Александр Хабаров: Над Родиной, над бездной

Чтоб тень мелькнула в глубине двора,
Чтоб неспроста залаяла собака
И скрипнула бы дверь, когда пора
В ночь уходить —
Без адреса,
Без знака…

Я всегда пребывал на последних ролях
В шумных пиршествах, в обществах жрущих.
Я всегда умирал на бескрайних полях,
Где совсем уж не видно живущих.

Я шатался по травам, свободен и бос,
Обходя пропускные заставы
По тропинкам, вдоль сталинских лесополос,
По окраинам хлебной державы.

И теперь я лежу посредине земли,
Где бессмертники дремлют хорами.
Жду с востока зари, чтобы ноги несли
К безымянным домам за буграми.

Со штанин поснимаю сухие репьи,
Добреду кое-как до сельмага…
Оживу за измятые эти рубли
И воскресну в траве у оврага.

Простучит за пригорком «Саратов – Москва»,
Просвистят реактивные звуки,
И склонится к России моя голова,
В ледяные отцовские руки.

Сомкнулись веки мудрецов,
Сложили крылья птицы.
Нам обещали суд отцов
Послы из-за границы.

И мы, губами шевеля,
Шептали вечерами:
«Да будь ты проклята, земля,
Заря не за горами!

Отмоемся от всех кровей,
Отрём слезинки платом
И встретим тех, кто был правей,
И хлебушком, и златом…»

Но как прознать иной зари
И звёзд в рассветной дымке,
Когда придут судить цари
Грехи и недоимки?

Не хватит странникам хлебов
И злата богатеям,
Чтоб рассчитаться за любовь,
Которой не имеем.

Подо мной пространство без огранки,
Мутный страз, искусственный рубин:
Вижу мир в разрыв телепрограммки,
В трещины расстрелянных витрин;
Там, во мгле стеклянной полусферы,
Исторгая боль, свинец и мат,
Движутся в атаку офицеры
На седьмой хрустальный каземат.
Сколько их погибло в этих битвах,
Не сочтёт мой старый ноутбук —
Столько мегабит в бейсбольных битах
И в костях непримиримых рук…
Времена сбежались облаками.
Далеко от людных площадей
Я столетья трогаю руками,
Словно карусельных лошадей;
Мир гудит, вращаясь и качаясь,
Я беззвучно открываю рот:
Я пою, я искренне печалюсь
За ходящий по земле народ.
У ночных полётов нет мотива,
Спрыгну там, где выше и темней,
Где фокусировка объектива
Соблюдает правила огней.
Ветер мне, как друг последний, дорог,
Распахнись, рубаха, в паруса —
Я тебя снимаю, враг мой город,
Удаляясь точкой в небеса.
О, как дорога мне эта призма!..
Чёрный Canon врос в меня, как свой.
Я последний зритель урбанизма
В метре от булыжной мостовой.

Оправдай меня, Боже, словом
И молчанием оправдай.
Чтобы стал я ангелом новым,
Крылья лёгкие мне подай.

Дай мне, Боже, не быть счастливым
И несчастным не дай мне быть.
Дай мне то, что приму по силам,
Дай мне то, что смогу любить.

На земле этой чёрной, Боже,
С каждым годом всё тяжелей
Прятать душу под мёртвой кожей
И шататься без костылей.

Дай мне, Боже, такие крылья,
Чтобы смог я хотя б на миг
Оторваться от снов бессилья,
Откреститься от страшных книг.

Не летать бы, играя силой,
Не парить от огня до льда —
Дай мне, Боже, чтоб я, бескрылый,
Падал в небо Твоё всегда…

Ночь как ночь, и нож как нож,
Всякий одинаков.
Я на кухне режу ложь:
Кушай, дядя Яков.

Тишина мостит проезд
Между временами.
Бог не выдаст, враг не съест,
И Москва за нами.

Выпьем, дядя, по одной
Или по четвёртой.
Я в жену дыхну войной,
Как водою мёртвой.

Наливай, жена-война,
Фронтовую пайку.
Я с утра надел сызна
Ситцевую майку.

Чую, в поле помирать
Выпало пьянчугам.
Поздно, дядя, выбирать
Меж ружьём и плугом.

Сомкнись само с собой, как сумерки с зарёй,
Как две воды смыкаются навеки,
Как с хлебом хлеб, как облако с землёй,
Как с океаном медленные реки.
Я, путник и пловец, приветствую твой ход
Во тьме и в пустоте, в пространстве безначальном,
Но там, где нет тебя, я знаю наперёд
О будущем для всех и о своём, печальном.
И ты, молю тебя, сомкнись, как с плотью плоть,
Стань выбитой травой меж волчьим и овечьим.
Лишь там, где нет тебя, способствует Господь
Империям земным и семьям человечьим.