Александр Хабаров: Приняв судьбу как вызов. Стихи

Вас множество, и я такой же снег;
Мне не дано скорбеть и в бубны бряцать,
Когда в асфальт закатанный узбек
Не выйдет на работу в СМУ-15…
Пускай его оплачет Фатима…
Ему не стать пособником комфорта,
В котором через год сойдет с ума
Мне по крови родная, в общем, морда…

Век восковой не хуже золотых,
Серебряных, и каменных, и медных;
Я рьяно ставил свечи для святых —
И дом поджег, чтоб не стыдиться бедных…
Все повторилось, как веселый сон;
Бежит за шарабаном Коломбина;
Синеет Айседора; лжет клаксон;
И мирозданье кружится, как глина,
Та, из которой сделали нас всех,
Похожих друг на друга — и врагами;
Нас множество, но мы тверды, как снег,
К кресту земли прибитый сапогами…

Мир не так уж темен, как казалось…
Ночь не смерть; усердствует свеча;
Сединою выстрадана жалость
На висках пропойцы-палача;
Женщина моя на все готова;
Дом стоит, стихает снегопад,
И посредством истинного слова,
Как всегда, преобразился гад.
Этот мир уж очень, очень светел,
Не видать звезды или огня,
Я боюсь, что ангел не заметил
Вот такого светлого меня…
Мир не темен, тьма внутри и сбоку,
Посвети мне, я сойду во тьму,
Шаткие ступени — это к Богу,
И обледеневшие — к Нему;
Я сойду — там свет уже не нужен,
Ты свети, а я иду, иду,
Падаю, лечу, обезоружен
И подхвачен прямо на ходу…

Мы познакомились в котельной,
где я служил как истопник,
и труд мой был. почти бесцельный —
к такому я давно привык…

Я кланялся своим лопатам,
крепил выносливость углем
и сочинял отборным матом
стихи о будущем своем.

А ты, без жалости и страха,
вошла в мой мир углей и грез,
как комсомолка в штаб гестапо,
как дочь кулацкая в колхоз.

Ни недостатка, ни излишка
в тебе не видел я ничуть.
Твоя мальчишеская стрижка
легко склонилась мне на грудь.

Мои стихи тебя пленили,
сковали, бедную, навек.
Вот так с тобою поступили
один поэт и человек.

Во мне 12 тыщ иголок,
я уповал на смерть свою.
Меня сегодня спас нарколог
от жизни в призрачном раю.

Он заломал мне белы руки,
грозил войной, параличом
и плоть мою обрек на муки
стерилизованным мечом.

Потом вонзились копья востры;
весь мир поплыл, весь враг обмяк,
и босоногие медсестры
нестройно грянули «Варяг».

И вот, наркологом убитый,
лежал средь чуждых мне людей,
льняными лаврами увитый,
запойный гений и злодей.

И верил я почти что здраво,
что жизнь со смертью — два крыла,
и что не вся еще держава
со мною вместе умерла…

Завесы разошлись от крика,
К стакану тянется рука.
Прощай, Россия-Анжелика,
Мария-Родина — пока!

Под дребезжанье фортепьяно
Сдвигаем стулья для гостей;
Не унывай, Москва-Татьяна,
Узнаешь все из новостей.

Какой развод без карабина,
Какая свадьба без стрельбы?
Прощай, Марина-Украина,
Трещите, гордые чубы…

Звеним, как выбитые стекла,
Нас не слыхать издалека;
Не забывай нас, Волга-Фекла,
Поплачь, Аленушка-Ока…

Крепчает бормота-цикута
На донышках немытых чаш;
Поставь свечу, Сибирь-Анюта,
За образ уходящий наш.

Я сын Советского Союза
А мать моя — Надежда-Русь…
Прости за все, Светлана-муза,
Я обязательно вернусь.

Пускай испита жизни чаша,
Судьба бела, как черновик…
Живи, поэзия-Наташа,
Тебя не вычеркнут из книг.

Еще далёко до рассвета,
А нам — по краешку ползти…
Прощай, страна-Елизавета,
Мария-Родина, прости…

Не выгибай от счастья руки,
не говори, что ты — моя.
От этой обморочной скуки
устала ты. Устал и я.

Ведь над глухими потолками
еще, конечно, небо есть…
К чему размахивать руками?
Я не приду ни в пять, ни в шесть…

Ведь эта тихая квартира,
где подоконники в пыли, поверь:
намного меньше мира,
хотя и больше всей земли…