И Кафаоглу - Современная греческая проза

Алкивиад лег на кровать и закутался в простыни. Была середина июля, и жара становилась уже невыносимой, но его самого это никогда особенно не беспокоило, поэтому он не включал кондиционер, разве что в исключительных случаях. В то роковое утро он даже немного мерз, чтобы было ожидаемо, поскольку температура его тела падала с течением каждой минуты, хотя в такую жару, вероятно, она и не смогла бы достичь очень низких пределов.

Он понятия не имел, какой следующий шаг он должен был предпринять в том трагическом положении, в котором находился, даже не мог решить, рад ли, что мозг его был все еще жив, что настолько противоречило законам естества, которые определяют смерть как абсолютный и непреодолимый конец каждого аспекта живого существования. С одной стороны, был у него невероятный второй шанс, так что он, наверное, как-то должен был бы любым способом использовать то, что он не утратил еще сознание; однако с другой стороны, у него не было ни малейшей идеи, как по-вашему он должен был использовать свой разум, находящийся в совершенно мертвом теле.

Он мог бы встать, одеться, пойти на работу, как ни в чем ни бывало, но тело его рано или поздно должно было бы сгнить, так что вариант попытаться убедить окружающих, что он не умер, и продолжать свою обычную жизнь с того момента, где она остановилась, не представлялся реальным. С другой стороны, он даже не был уверен, как долго все это может еще продолжаться.

Может, он просто проходил временную стадию, в которой душа его еще не успела окончательно исчезнуть, и что когда это произойдет, он бы и сам официально умер, как нормальный человек. Или опять же, все это являлось естественным переходным состоянием между жизнью и смертью, точно так же, как в историях о привидениях, где говорится о людях, остающихся в виде призраков в тех местах, где они испустили свой последний вздох, когда смерть настигла их самым неожиданным образом или когда они оставили незавершенные дела в мире живых. Очень удобно, конечно, что всякий, оставивший незавершенное дело, может не совсем отрываться от мира после своей смерти, только вот Алкивиаду это было совсем не удобно, даже если бы все обстояло именно так. Он предпочел бы следовать традиционному процессу и никогда больше не просыпаться, чем пребывать в то летнее утро в таком большом смятении.

Сочтя, что он не может сделать ничего лучше, кроме как, затаив дыхание, дожидаться каких-либо изменений, он долгое время оставался в постели, не насилуя свой разум никакими мыслями. Будильник прозвонил много раз подряд, но он не стал утруждать себя протягивать руку и отключать его. В конце концов, мертвец не должен заниматься такими жалкими делами, да по сути говоря, этот непрестанный трезвон не очень-то сильно его и беспокоил. Через десять минут прибор прекратил наконец свои тщетные попытки, и комната заново погрузилась в тишину. Будильник сам выбрал этот временной промежуток, сочтя, что раз уж он не в состоянии пробудить хозяина в течение первых десяти минут, то уже не сможет пробудить его никогда, и было печально, что его состояние подтверждалось еще и таким образом.

Алкивиад жил в двухэтажном частном доме в тихом пригороде Афин. Дом его имел превосходную звукоизоляцию, а окна он наглухо запер, прежде чем лечь спать, но сквозь окошко в ванной смог ворваться далекий отзвук внешнего мира, в котором после рассвета наступил уже жаркий, солнечный день. Звук двигателя какой-то машины, собака, лаявшая на балконе напротив, обрывки разговоров людей, проходивших чуть дальше по улице, – все эти звуки, которые достигали его ушей, были такими потусторонними, словно это он был живым, а все остальные – привидениями. Они его словно бы отвлекали, вызывая мучительную меланхолию, тоску по предыдущему утру, когда рассвет наступил точно таким же образом, с той единственной разницей, что и сам он тогда принадлежал миру, бывшему там, снаружи, а не бы просто холодным трупом, лежавшим на кровати.

И так ему это было неприятно, что он подумал встать и совсем было закрыть это окно, но в последний момент решил, что стоит подождать еще немного, чтобы дать судьбе шанс избавить его от этого мучения, как, в принципе, и нужно было поступить.

Около девяти начал настойчиво звонить его мобильный телефон. Он прозвонил один раз до конца, а затем последовали еще два звонка с пятиминутным перерывом между ними. Он оставил мобильный на письменном столе, и не так-то сложно было ему взять телефон в руки, даже в его нынешнем положении, но не было никакой причины это делать, поскольку он не был в состоянии ответить на какой бы то ни было звонок.