И Кафаоглу - Современная греческая проза

Вот таким я и хочу помнить Михалиса. А не таким, каким все его запомнили, в гробу, с плачущей мамой с одной стороны и распевающими песни нашими – с другой. А рядом камеры, микрофоны, вторые камеры, венки и кучка любопытных, которые пришли поглазеть на шоу. Вот молодец, думал я. Михалис герой. Завернут в желто-красное знамя. Премьер-министр. Караманлис и Бериша. Почуяли твои коллеги-воронье свежатинку, да и накинулись. И хулиган, и мертвый, и албанец. Просто хит! Даже день подходящий выпал. 28 октября [32] 28 октября в Греции отмечается национальный праздник «день Охи» («день Нет»), в память об отклонении ультиматума, предъявленного фашистской Италией греческому правительству 28 октября 1940 г. . А что же им еще показывать? Парады и политиков? Они такие же, как и похороны. Народу надоело. Ты и сам это знаешь, не так, что ли? Но вот я не пошел вместе с остальными из клуба на похороны. Тошнит меня от их рож. Потому что я, конечно, знал правду. Что Михалиса замочили мы. Имен я тебе называть не буду. Но это и не важно. Это мог быть кто угодно или мы все. Даже я или ты. И не надо морщиться. Конечно ты. Думаешь, что я бред несу. Ну, короче, главное, что на похороны я один пошел. Пошли бы они все лесом, мне по фиг! Я был один. С Михалисом. На одинаковом расстоянии и от его родаков, и от придурков из клуба. То есть там, где бы он и стоял, если был бы жив. И когда гроб опустили, и мать Михалиса начала вопить, а придурки из клуба кидали туда свои шарфы, и всякие левые люди бросали цветы, я достал из кармана только одну вещь, чтобы туда бросить, – мелок. Я подержал его в руках и сжал с такой силой, что когда вынул его из пакетика, он уже весь в пыль превратился. Ничего страшного. Я бросил туда пыль. Все.

А, чуть было не забыл. Ну, то есть, то, зачем ты здесь. Но я тебе и так уже сказал. Это мы Михалиса замочили. Не торопись. Я не в переносном смысле. Наши. Фанаты «АЕК». Я и сам этому не поверил, когда услышал от Акиса за день до похорон. Я не шучу. Помнишь, я говорил тебе, что перед тем, раз разделиться, мы стопанули каких-то мелких анчоусов? Ага, точно, тех, с кого мы шарфы и футболки сняли. Ну вот, пока Михалис носился один по переулкам в красном шарфе, нарвался он на трех торчков под кайфом из какого-то деревенского клуба, больше и говорить нечего, кроме того, что те его за анчоуса приняли.

Остальное ты и сам можешь представить, это несложно. Набросились на него с ножами, даже объясниться не успели. Больше я ничего говорить не собираюсь. Если ты умный, может, и сам разберешься. Хотя для меня это уже не так важно. Это мог быть каждый. Без разницы. Не веришь мне, да? И тоже поначалу чуть с катушек не съехал. Хватаю Акиса за плечо и говорю: «Пошли сейчас же к ментам, все им выложим». А сам пошел было к двери, ну, типа, идем. А Акис сидит такой на месте, как привинченный. «И какой смысл, а, Николас?» Я не понимал, о чем это он. Какой смысл в том, что Михалиса замочили? Какой смысл в том, что его наши замочили? И кто это был? Да пошли они на хер. «Пошли, Акис!» – только это я и мог сказать. А он мне: «Нет смысла, Николас». Так мы и остались сидеть и глядеть друг на друга, как придурки. Скоро пришли и остальные. Все знали. И никто не видел смысла. Даже и Йоргакис. «Вы совсем охренели, придурки – я помню, как я рычал. – И как вы завтра на похороны-то пойдете?»

Нормально пошли. И я тоже. И не сказал в итоге ничего. Если не считать вот сейчас, когда я тебе все это выкладываю. Считается? Но что-то я смотрю, ты не очень доволен. Думаешь, что время со мной зря потерял. И то верно. Но если хочешь, послушай совет от безмозглого. Никуда тебя эта дорожка не выведет. Никто тебе не скажет того, что ты хочешь. И того, что от меня ты узнал, тебе и так много. Уходишь? Уходишь. Перекосило аж тебя. Жаль, а я еще мог тебе столько всего рассказать. Про погоню за ПАОКсистами на шоссе. Или про мочилово с вазелиновыми на корабле по дороге на Крит. Но тебе это все неинтересно. Ну, давай, пока. Зря ты только морщишься. Я же тебе сразу так и сказал. Имен не жди.