И Кафаоглу - Современная греческая проза

Сразу же за этим последовал звонок на городской телефон. Аппарат у него стоял на тумбочке, и на секунду ему пришло в голову снять трубку, только и только для того, чтобы услышать голос живого человека, но в итоге он даже не пошевелился, и телефон успокоился. Второго звонка не последовало. Он представлял, что звонили ему из оркестра, где он работал в то время, к тому же он уже достаточно сильно опоздал, и было логично, что в какой-то момент его станут искать.

Прошло еще два часа, пока до его ноздрей в первый раз не донесся запах его мертвой плоти. Хоть он никогда и не нюхал мертвого человека, он был убежден, что этот изначально едва уловимый неприятный запах исходил от его трупа, и это вызывало у него такое огромное отвращение, что он был уверен, что если бы он был еще жив, то его бы вырвало. Запах был еще не очень заметным, но печальное осознание того, что с каждым часом тело его гнило все больше и больше, так что в итоге запах стал бы просто невыносимым, повергло его в панику и заставило подняться с кровати в поисках хотя бы временного решения проблемы.

Он предположил, что принятие ванны не сильно бы помогло, так что он предпочел побрызгаться из всех флаконов с одеколоном, лежавших в его ящике. Так, по крайней мере, можно было скрыть запах хотя бы частично, а потом, может быть, он уже и сам бы привык. С другой стороны, если бы он оставался в таком состоянии вечно, у него были бы проблемы и посерьезнее, чем то, как избавиться от запаха гнили.

Мобильный его через некоторое время зазвонил снова, на этот раз телефон лежал так близко, что он всерьез собирался ответить. На экране мигало имя Норы, она как раз в это время имела обыкновение ему звонить, поскольку именно тогда, в нормальных обстоятельствах, у него был перерыв. Сама она уже неделю как была в командировке за границей, ездила на конференцию, в которой ей надо было принять участие, а вернуться она должна была следующим утром. Возможно, она первой и констатировала бы его смерть, поскольку ключи от дома были только у нее, не считая его самого. Для нее было бы ужасным его обнаружить вот так, безо всякого предупреждения, мертвым, но самым мучительным было бы, если бы он продолжать оставаться в этом странном состоянии и мог бы вживую наблюдать за ее реакцией.

Бедная женщина, его бесславная кончина просто раздавила бы ее. Они встречались целых восемь лет, и последние четыре года жили вместе в его доме, придя к негласному соглашению, что, если не случится ничего непредвиденного, они проведут вместе остаток жизни, несмотря на то, что не собирались жениться или создавать семью. Но в итоге у жизни были свои планы в отношении их обоих, и теперь она останется совсем одна, в сложном возрасте и без детей, которые могли бы хоть как-то умерить горе от его нежданной кончины.

«Хорошо еще, что я успел составить завещание», – подумал он.

Нора не то, чтобы нуждалась материально, будучи к тому же достаточно успешным врачом, но принимая во внимание тот факт, что она не являлась его женой, ей совершенно ничего бы не досталось, в то время как с помощью завещания он поровну делил свое имущество между ней и своей крестницей, Еленой, опеку над которой он законно получил после кончины ее родителей.

На самом деле он крайне сомневался, что Нора захочет жить одна в их доме после его смерти, но благодаря завещанию, она могла сама выбрать любой вариант, который сочла бы для себя лучшим. Елене так или иначе было всего только шестнадцать лет, и она должна была остаться на Спросе у его отца по крайней мере до того, как закончит школу, следовательно, в ближайшем будущем не должно было бы возникнуть никаких споров о том, кто из них двоих претендует на дом. И даже речи не было о том, чтобы девушки вцепились друг другу в волосы, ругаясь из-за его имущества, ведь отношения у них были прекрасными. В том случае, если бы Елена в итоге поступила в университет в Афинах и пожелала бы жить в его доме, она легко могла бы жить тут вместе с Норой, и, наверное, это и было бы самым утешительным вариантом для них обеих.

Как только мысли его обратились к Елене, он почувствовал глубокую печаль. Не столько из-за того, что бедная девочка уже второй раз так безвременно теряла опекуна, но и из-за того, что он не успел выстроить с ней тех отношений, о которых всегда мечтал. Ему было еще грустнее, чем когда бы то ни было, и когда Нора перестала ему звонить, он серьезно подумал о том, чтобы позвонить девочке и поговорить с ней в последний раз, пока он еще мог это сделать. Раньше уже так случалось, что его охватывало такое же непреодолимое желание связаться с ней, но обычно он заканчивал тем, что передумывал звонить в самый последний момент, за секунду до того, как нажать на кнопку вызова, испытывая неожиданный страх, мешавший ему выполнить это с виду нетрудное и простое действие. А сама Елена, конечно, была слишком замкнутой и стеснительной, чтобы осмелиться побеспокоить его звонком без особой на то причины, или, может, она вообще не собиралась этого делать, раз уж вся ее жизнь теперь находилась на Спросе.