Иосиф Гальперин - Краткая история присебячивания. Не только о Болгарии

Старик вообще все привык в доме делать сам, пусть неказисто, но по собственному разумению. Две его мастерские, винарня, сараи, хлев забиты инструментами. И хотя его верстаку в большой мастерской может позавидовать любой столяр, кухонную стенку на втором этаже он решил сделать из железобетона: гнул арматуру, заливал цементом. Только дверцы на полках фанерные. Видно, он жалел тратить дерево. Одних дров накопил кубометров пятнадцать.

Его уговорили дрова с собой не брать, перевозка за пятьсот километров обойдется дороже самого груза, да и новые хозяева усадьбы согласились за них заплатить. Хотя им, собирающимся топить лишь одну печку, этих кубометров хватит до конца жизни. Козу в новую жизнь старик возьмет, в микроавтобус она поместится. Пусть попасется, пока он козлят будет резать и мясо заготавливать. Картошку он всю выкопал, малину собрал. Покупатели хотели, чтобы уехал бай Андрея сразу, как деньги получил. Как же!

Два года он вообще водил за нос и дочь, и зятя, и всевозможных покупателей, то соглашаясь на переезд в другой конец Болгарии к дочке, которой трудно стало каждый раз срываться с места и приезжать по сигналу врачей, то отказываясь от уже обговоренных сделок под любым, пусть и смешным предлогом. Что со старика возьмешь, может, это придурь его захватила после удара, вот и лепит настойчивому риелтору Митке, представляющему ему очередных покупателей, что Митко этот — жулик, похитил у него бочку ракии, казан взял! А потом, посмеиваясь, рассказывает об этом другому Митке (Димитару), пожилому соседу, хотя именно тот, возможно, и брал когда-то казан.

Ну все. Дочка, зять и Митко поставили ультиматум. Сегодня бай с козой уезжают из своего дома. Кто может пообещать, что лысый Андрея, со щегольскими косыми бачками, подчеркивающими общую хитрость лица, сможет и дальше справляться со своим хозяйством, один — со своей стариковской жизнью. Восемьдесят два года — не баран начихал. Надо только напомнить новым хозяевам, которым в наследство он посадил неподалеку от своей любимой алычи два рядка домати (помидоров), чтобы не забывали их поливать. А алыча… Пусть и мелкие у нее, по сравнению со сливой, красные плоды, однако вон даже Митко хвалит их сладость новым хозяевам.

Ладно, пора за дело. Вещи нужные вроде все собраны, а ненужные цыган Роко подберет. И фасоль, запасенную в банках, и варенье из смоквы с орехами, и вино… На очаге в летней кухне варятся в огромном казане куски мяса, рядом на ограде сохнут беленькие шкурки…

Мы с Любой, новые хозяева, переехали наутро после его отъезда. На рассвете он позвонил с дороги Митке и чуть не плакал — в предотъездной суете (от огорчения, от отчаянья?) забыл зубы. Мы их нашли в стаканчике на кухне. Митко отправил старику его вставную челюсть почтой. Теперь из одного окна кабинета на втором этаже смотрим на Грецию, а из другого, в этой же комнате, — на Македонию. Теперь нам достались утренний стук копыт и звон колокольцев, крики Райчо, разговоры с Митко-соседом, его ракия, последние бутылки из винарни, сливы, абрикосы, смоквы и домати, минералка из чишмы и горный воздух.

Мы заняли место в столетнем доме. Вытеснили старика из ниши, за сорок лет оборудованной, отвоеванной им у жизни. Но старику-то ничего другого не оставалось, ему так по силам будет! И почему-то нет того стеснения, которое возникало половину нашей жизни при разговорах об эмиграции. Во-первых, мы уезжаем и приезжаем в Москву, никого не покинули, ничему не изменили. Во-вторых, не нахлебниками уехали в чужую богатую страну, а на свои деньги («ситроен» продали — на пол-покупки хватило!) приобрели домик. Уехали жить рядом с людьми не богаче нашего, но при этом спокойных, дружелюбных, с достоинством, говорящих на языке, корни которого будто сами прорастают в гортани, привыкшей к славянским и тюркским звукам.

А экономическая, не вызванная репрессиями эмиграция в богатую Америку или богатую Европу напоминала нам раньше такой вот разговор: «Ой какая у вас квартира! Район хороший, воздух, просторная, евроремонт… А давайте мы у вас будем жить!» Идти приживалами под старость? Помню это повальное одесское безумие, когда пустели квартал за кварталом. Голод гнал? Невозможность реализоваться? Что такого некоторые из них сумели реализовать на Брайтоне, кроме шмоток и колбасы друг другу?

Ради детей… Мы начали задумываться о Болгарии еще до Болотной, до того, как вслед за ней стал актуальным хештег «poravalit». И тогда мы не думали, что популярное объяснение причины эмиграции «четвертой волны» — ради детей! — станет нам таким понятным. К тому же в Европе (а в Штатах мы не бывали) увидели многих ровесников, которым живется не лучше оставшихся московских или питерских знакомых. Но по крайней мере их никто не понуждает к двоемыслию. Нет, оно и там встречается, но добровольное.