Теодор д'Обинье - Трагические поэмы

Вот Зависть за столом сидит, кромсает змей,
И желчью жаб уста измазаны у сей
Советницы суда, влачащей еле-еле
Жизнь мерзкую свою средь каменных ущелий.

А этот низкий лоб встречали мы не раз,
Макушку острую, пустой и круглый глаз,
И крючковатый нос, и бормотанья эти,
И пальцев погремок, и смех над всем на свете.
Легко ли нам являть свой ум жильцам лачуг,
Наук не знающим, таким, чей разум туг?
Но как безумные, кого б вязать нехудо,
И жизни, и добра лишают нас покуда?
Как слуги короля мутят речами люд,
Убийца-прокурор, весь причт, весь этот суд?
Но как стезя и хлыст святого Матюрена [196] Св. Матюрен — покровитель безумных. Хлыст и тропа являются атрибутами паломничества, которое стало целью братства св. Матюрена.
Сюда паломников приводят неизменно?

Здесь Ярость вне себя при виде гневных глаз,
Побагровела вся, в зрачках ее зажглась
Такая ненависть, от коей дрожь по коже,
Так преломляется в рубине свет, похоже.
Сжимает Ярость нож, на коем не сотрешь
Запекшуюся кровь; строптивица сей нож
Под шалью спрятала, и лик с челом багровым
От всех и от себя таит под сим покровом,
Чтоб в сердце сквозь врата отверстых глаз не дать
Проникнуть жалости. А тут, нежна, как мать,
Пристрастность видится, сулит глазами ласки,
Из лилий царственных большие ладит связки,
Законом жертвует, кичась от красоты,
Льстецам дает лобзать лазурь, а не цветы [197] Королевский герб Франции — щит, на лазурном поле которого изображены лилии. Такими же лилиями были украшены стены Золотой Палаты. .

Как можно, чтоб в толпе разнузданных вакханок,
Под вечер шалая, хмельная спозаранок,
С горящей головней, качаясь, шла в совет
Страсть к винопитию, рассудка в коей нет!
Своим багровым лбом и сизым носом рдея,
Хриплоголосая на части рвет Орфея,
Под вопли «эвоэ!» и труб гремящий хор
Осипшей глоткою выносит приговор.

Тут каракатица уселась с дряблым телом,
С глазами гнойными, которая и смелым
Посредством разных штук внушает смертный страх:
За деньги снять грехи — сие в ее руках,
Ей ведомо, что мы платить за это будем,
Ее немая речь стучится в уши людям,
За пазухой, в руках, на поясе у ней
Счетов и четок тьма, а на перстах — перстней.
Ей имя Ханжество, священными дарами
Под сенью алтаря она торгует в храме,
Ласкает речь ее, но приговор суров,
Она сама в костер несет вязанку дров.

А это что за тварь с затылком удлиненным,
С чернеющим зрачком под вспухших век заслоном?
Похоже, это Месть, лицом она черна,
С годами все сильней становится она.
Ты, Ревность, вся дрожишь, твое лицо готово
Меняться что ни миг: то бледно, то багрово,
В тебе надежда, страх, тебе бы сотню глаз,
Чтоб сотню мест узреть и сто событий враз,
И если чувствуешь, что в сердце входит жало,
Как неотвязна ты, вовек бы не отстала,
К заветной цели ты идешь любой ценой,
Соседка злостная твоя всегда с тобой.

Се хилая краса с ланитами в румянах,
Уселась рядышком в одеждах балаганных,
Под кожей тонкою змеятся там и тут
То вена синяя, то алой жилки жгут.
Косой бросает взгляд Неверность-потаскуха.

С ней рядом та сидит, чье необъятно брюхо [198] В эпоху Возрождения Глупость аллегорически изображалась в виде женщины с огромным брюхом. .
Она свистит, как мяч, и отправляет в рот
Железо ржавое и, лишь глаза протрет,
Все кажется, что спит и, может быть, навечно,
Так мертвенна она, жестка, бесчеловечна,
Плоть толстокожая, душа лишь злом жива:
Вот земнородных враг, вот Глупость какова.

Ты, Бедность хворая, куда бежишь? Куда ты?
В Палате Золотой больничные палаты
Готовы для тебя и хлеб, и кров, и склеп.
Согласна ли ты есть кровавый этот хлеб,
Молить, дабы тебя подачкой оделили,
Котомку расшивать узором белых лилий?

Венчая сей черед, сих истуканов скоп,
Уселась Темнота, свой низкий морщит лоб
Под свитским париком, под капюшоном мниха,
Ее невежество — не из последних лихо:
Глазок мигающий за толщей век исчез,
Разинутая пасть родит поток словес,
Нет в сердце жалости, неведома кручина,
Все ясно Темноте и также все едино,
У ней один аршин, причуд однако сто,
«Ad idem» [199] К тому же (лат.). — изречет и спросит: «Это что?»

В другом ряду сидит погибельной напастью
Увесистая тварь с ощеренною пастью,
Се тварь губастая, зрачок ее раскос,
В кровавых жилках глаз, широконоздрый нос,
Густой навес бровей, гуденье хриплой глотки,
Сему под стать наряд: один рукав короткий
Прикрыл мослы плеча и жилистой руки,
Другую, голую, покрыли волоски,
Всклокоченная шерсть на голове страшилы,
Над переносицей надувшиеся жилы,
Вот лик Жестокости меж прочих властных лиц,
И Жалость брошена к ее подножью ниц.