Мой чешский друг на Рейне служит капитаном.
Он водит баржи и торговые суда.
И в дальних плаваньях его по ближним странам
Не до романтики — работа и вода.
Мой чешский друг предпочитает морю сушу.
Камин, компанию и доброе вино.
Он, волк речной, про море песни любит слушать
И подпевать, слова коверкая смешно.
Мы за границей в первый раз. И всё нам диво.
Мы пьем «сангрию» и болтаем дребедень.
И распеваем про бушприты и приливы,
А он их видит на работе каждый день!
Дрова в камине до утра не остывают.
И от вина легка пустая голова…
Он тихо слушает и тихо подпевает.
И значит, мы поём хорошие слова.
Ах, этот странный человек —
Всегдашняя загадка:
Кудрявый бес, недревний грек,
Плетущий песни гладко.
На фавна он похож чуть-чуть,
На Бахуса, на чёрта.
Хотя за многолетний путь
Немного сходство стёрто.
Он строит замки из руин
И из вселенских сказок,
И иудей, и бедуин,
И гарный хлопец сразу!
Он, отделяя не спеша
Слой суеты от сути,
Не отводя карандаша,
Историю рисует.
Нас по булыжным мостовым
Любого полушарья
Ведёт, и мы идём за ним.
И хлопаем ушами.
Ведёт, и мы идём за ним,
За песенкой волнами…
И старый Иерусалим
Смеётся всласть над нами!..
Ну как мне не плакать,
Ну как мне не плакать
От лука, в котором
Горьки потроха?..
Есть горькая мякоть,
Есть твёрдая мякоть,
А всё остальное,
Поверь, шелуха.
Проходит, приятель,
Период приятий,
Ненужных объятий,
Чужой суеты.
И время, зевая,
Обёртки срывает
И с раны, бывает,
Срывает бинты…
И видишь, как в лупу,
Теорию лука.
И хочется в руку
Зажать и беречь
Зерно золотое:
Рутинную скуку,
Незлую разлуку,
Негромкую речь.
Ну как мне не плакать
Ну как мне не плакать
Смятенье и слякоть
Под коркой стиха…
Есть горькая мякоть,
Есть твёрдая мякоть,
А всё остальное,
Поверь, шелуха.
Он мудр и желчен, остёр и хмур.
И всё-таки он — велик.
И прост изысканный, mon amour,
Несносный его язык.
От нас останется с гулькин нос
Лирической чепухи.
Но узнаваем его прононс,
Больные его стихи…
Любитель дев и глотатель книг,
Патетике чужд вполне,
Залить умел он за воротник
И толк понимал в вине!..
Не принимая себя всерьёз,
Банальных чураясь фраз,
Он — на Парнасе теперь, где рос
Словарный его запас.
И честный автору гонорар
На мрамор положит мир:
Не болтунами воспетый дар,
А диск, что затёрт до дыр.
Он мне никто. Но горька печаль,
И мартовский чёрен наст.
Мне ни на минуту его не жаль.
Мне жаль обделённых нас.
Суши — летняя собака,
У неё и хвост не пышный,
И приподнятые брови,
И в глазах всегда вопрос.
А когда гроза грохочет,
И тяжёлый ливень слышен,
У неё на нервной почве
Выпадение волос…
Суши — инопланетянка.
И её печалит холод.
Там, в галактике соседней
Тих её мохнатый бог.
Но она умеет слушать,
Совершенно как психолог:
Опустив седые уши,
Наклонивши морду вбок.
Как она летит навстречу,
Тощий хвост, как вентилятор!..
Стрекозы проворной легче,
Мягче нового ковра.
А потом движеньем длинным
Трёт глаза мохнатой лапой
И с улыбкою дельфина
Засыпает до утра…
Суши — инопланетянка.
На носу веснушек стая,
И в глазах — печаль другая,
Незнакомый мне покой.
В нашей бедной атмосфере
Ей, наверно, не хватает
То ли радости обычной,
То ли косточки какой.
Суши — летняя собака.
И она боится грома,
И от страха прячет морду
Нам в колени всякий раз.
А когда гроза грохочет
И качает стены дома,
Суши плачет, оттого что
Защитить не может нас.
Как молодо выглядят все поэтессы
От жизни воздушной, как тучки!..
Они на горошинах разных принцессы
И в целом — колючие штучки.
Они обладают задумчивым видом
И смотрят на мир неконкретно.
Они позволяют хандре и обидам
Собой овладеть незаметно.
Как молодо выглядят все поэтессы.
Наверное, вы замечали.
Их, право, не портят ни слёзы, ни стрессы,
Ни век, ни мужья, ни печали.
Они забывают часы и расходы
И сами над этим смеются!
Но могут расстроиться из-за погоды
И из-за разбитого блюдца…
Читать дальше