Михаил Руушан - Новая мозаика

К Ней, заступнице нашей, страдалице…
Кто ещё за всех нас так печалится?

От Неё начиналось спасение,
Бога – сына Её – Воскресение.

Невечерний Свет, Осияние…
К Ней идём, несём покаяние.

Только сердцем порой каменеем,
Не умеем мы беречь, что имеем.

Голубь белый парит над Пречистой.
Сколь любви в Её взгляде лучистом!

Вот приходит час сострадания —
Я ищу везде понимания.
Наступает вдруг состояние,
Словно нет веков расстояния.

Как Исаак – готов на заклание, —
А душа полна покаяния.
Но никак не готов к убиению,
Не Авраам – коли есть сомнения.

Кровь, случается, вмиг закипает,
Разум мой пелена застилает!
За себя не готов дать ответ,
Видно, с Богом тогда связи нет.

Только может быть ярость и с плюсом,
Губ до крови пронзённых прикусом.
Если враг поглумился над близким —
Месть не кажется мне чем-то низким.

Правит в мире закон исключений,
Всюду линии бурных течений.
Сотен тысяч писателей повесть,
И корректор у каждого – совесть.

Андрей и Симон – в лодке,
Вот-вот забросят сеть.
Першит с устатку в глотке,
Сжигает солнца медь.
Не ловится! Не ловится!
Чем семьи накормить?
Не ведают о Троице,
Не знают, как просить.
Кто им подскажет это?
Но чу! Вот Он грядёт.
А с ним Господне Лето
И ангелов полёт.
«Ещё забросьте сети», —
И лодка до краёв.
«С собой зову вас, дети,
Там ждёт другой улов…
Душ «человеков» грешных
Вы будете ловцы».
Без лишних слов поспешных
Причалили гребцы.

Где уж помнить все грехи,
Как всё скажешь иерею?
Фразы очень нелегки,
Я волнуюсь, цепенею.

Весь в грехах – осознаю.
Мной священник недоволен.
Словно пень сухой стою.
Я давно морально болен.

А раскаяния нет.
Прячу я лицо под «маской».
Для других в туннеле свет,
Я смотрю на мир с опаской.

Только вдруг слеза сползла —
И прошу у всех прощенья.
Сколько понаделал зла,
Сколько вызвал отвращенья.

Да, хранитель – Ангел мой —
Не оставил меня всё же.
Покаяние, покой
Я обрёл в себе, мой Боже.

Почему так пусто?
Чувствую тревогу.
Дождь со снегом – грустно.
Помолюсь я Богу.

Пусть велит дать занавес
Без предупрежденья.
Душу заморочил бес
Тяжким самомненьем.

Я мечтал о принце
И о роли Лира,
Но в руках синица,
Монолог мой: «Вира!»

Я ещё играю;
Реквизит не продан.
Роль свою я знаю:
«Ужин, сударь, подан».

Бог не Станиславский —
Верит и лелеет.
С лиц снимает маски,
Может, пожалеет.

Или поругает
По-отцовски строго —
Он про то лишь знает,
Но пройдёт тревога…

Путь далёк. Мария, с ней Иосиф.
Перепись объявлена в стране.
Всё хозяйство в Назарете бросив,
Держат путь в безлюдной стороне.

Вот добрались, город Вифлеем,
Только негде голову склонить —
Место для ночлега нужно всем,
А Мария вот должна родить.

Старец заметался – крова нет,
Страшен за Марию Бога гнев.
Праведнику восемьдесят лет,
Но нашёл пещерку, то ли хлев.

Там стоял жующий добрый вол
И другая разная скотина.
Ясли в центре, выщербленный пол —
Жалкая, убогая картина.

А Марии страшно всё равно,
Что бы ей Архангел ни сказал.
Без родных тоскливо, и давно.
Слава Богу, он ей силы дал.

Время шло – вдруг яркая звезда,
Крик младенца в тишине слились.
Мир воспрял от тягостного сна,
Искры света осветили высь.

Там, в яслях, младенец мирно спал,
Мать склонилась над своим сынком.
Света луч на лик случайно пал,
Богородица завесила платком.

Мир ликует, с ним и небеса.
Чьи шаги пока вдали тихи?
Это те, кто верит в чудеса —
Бедные, простые пастухи.

Колокольцев слышен дальний звон.
Трое на верблюдах, кто же вы? —
Мы к тому, кто новый даст закон.
Мы с дарами – мудрые волхвы.