Вадим Месяц - Мифы о Хельвиге

Мир стал маленьким, как чулан:
заигрался ребенок – заперли на замок.
Вот-вот двери откроют, и хлынет свет,
Но никто не приходит. Там никого нет.
Вообще никого нет.

Холод вселенский,
где царствует Господь Бог.
Он берет твое сердце бережно, как слуга,
разговаривает голосом царя.

«Непосильною ношей оказались мои дары.
Свинцовым грузом стало мне сердце твое.
Вы выбираете легкость, а не простоту.
В холщовых рубахах блуждающие огни.

Я вам скажу:
Еще несколько дней назад
вы были родственниками небес.
Вы предпочли взять душу, отринув дух.
Сами себя заставили быть людьми».

Страх растет тысячу лет,
надвигается на деревянные города.
Девушки носят косы до пят,
Все громче половицы скрипят,
в колодце застывает вода
под взглядами жеребят.

В сердце сгущаются облака,
спросонья не вспомнишь имени жены,
потом забываешь имя врага,
словно дни твои сочтены.
Возникает раздор про зарытый клад,
про кота в мешке, синицу в руке.
И держава твоя, что костер в тайге.

Скрип по снегу на океан
в ушах стоит, словно в сердце влит.
Дорогих гардариков караван
над душой стоит под нагайки свист.
Кто его читал – государев лист?
Кто сказал тебе позабыть обман?

Тебе это только день один.
Что тебе, грешной, судьбы улов?
Страх растет, как остроги на стыках льдин,
но от страха не свяжешь и пары слов.
Нужно вспомнить орды среди равнин
когда каждый белесый гусиный клин
чернел от дыма наших костров.

Нужно прождать тысячу лет,
чтоб появился первый железный всход,
повернул свою голову на восток,
увидел, как над землей поднимается свет.
В птичьем клекоте детский его восторг,
через миг превращается в лязг. И вот
на нас полчищами идет железный народ.

С треском раздвигает леса,
надсмехаясь над деревом и тростником,
чьих свирелей неслышные голоса
сгорают в пожарах испуганным мотыльком.
Огню все равно: град или гроб…
Железные всадники хмурят свой ржавый лоб,
пока соломенный поп и ольховый холоп
молятся, призывая всемирный потоп.

Я сгребал друзей черепа
в заповедные свои погреба.
Мазал щеки погребальной золой
и картофельной землею сырой.

Когда выжил я из ума,
под венец пошла со мною зима,
Обнимала меня дряблой рукой
и стучала новогодней клюкой.

В звоннице замерзнущий звон.
Лютой вольницы прощальный поклон.
Разве волею я был ведом?
Лучшей долей да бесстыдным трудом.

Как вернуть любовь на века.
Мои армии скосила цинга.
Дунет ветер да закрутит пурга:
не успеешь вынуть клинка.

Сколько в летописи страниц,
Вешним паводком размытых гробниц,
что вычерпывает клады из сот,
по теченью ваши кости несет.

Если жизнь была наяву,
я на камень лягу, я поплыву:
вслед за вами на речном валуне.
Во Египетской проснусь стороне.

– Попробуй на вкус эту воду, Хельвиг!
Видится мне, забрели мы в чужое море.
Каждый молится теперь и гадает,
какой народ или зверь здесь хозяин.
Ты мало скитался в рабстве по заграницам?
Решил отдать свой народ в шестипалые руки?
Фирболги поганые с волчьими головами
правят землей, что лежит впереди…
От голода сдохнуть не лучше, чем от хлыста.
Не говори, что тебя направляют боги.
Твое самодурство известно даже богам,
а люди идут за тобой, потому что привыкли.
Мы помним тебя на корме со спокойным лицом,
но посмотри в подвижное зеркало воды:
отражение твое изуродовал ужас,
и волна ударяет о борт лодки, как мертвая голова.

– Фергус, заткнись! Захлопни глаза!
Не смотри на ветер – ты ему помешаешь.
Он знает лучше, чем я, как распорядиться
нашей жизнью.

– Наши женщины стали страшны от цинги
и, завидев мужей, тряпьем прикрывают губы.
Младенцев живьем пожирает северная мошка,
и мы вынуждены их хоронить, опуская в море.
Посмотри, как они плывут, обескровленные,
словно бычьи пузыри вслед судам…

Есть новости хуже:
мы вошли в червивые воды, Хельвиг!
Скоро один за другим корабли станут трухою,
источенные полчищами древесных червей.
Царь, нам нужна передышка. Нам нужен берег.
Позволь дружине своей развязать глаза.
Пусть кому-нибудь повезет увидеть землю.
– Волхвы нагадали мне день постройки судов,
число людей, что я возьму с собою.
В океан я вышел в назначенный час
согласно букве пророчества.
Если бабы бросаются в воду вослед мужьям,
я готов их спасти, чтоб не нарваться на месть.
В сегодняшних бедах вини глупую вашу любовь,
но не меня.