Кто шею черепахи целовал
и сыпал на нее полярный жемчуг?
Я жил на островах отважных женщин:
все было только блажь и карнавал…
Я пленник первозданной наготы,
чудовищам подводным современник,
ребенок, рифмоплет и неврастеник,
в пучину вод бросающий цветы.
Громоздкая, как гнездо ночной кобылицы,
выложенное перьями вещих птиц,
черепаха катится под откос,
сотрясая в утробе своей
подковы небесного алфавита.
Волны Иктийского моря встречают ее,
жадно захватывая в объятья.
Так Керридвен избавляется от сына,
родившегося от куриного зерна.
Пророк заточен в костяном мешке.
Костяной мешок перевязан морским узлом.
Продолжается битва добра со злом.
Кровь медузы – для разжигания войн.
Окаменелый еж – пропуск к царю.
Гуси несут на север под хриплый вой
неотпетые души: допоют к утру.
Черепаха нужна, чтоб отыскать твой дом,
даже если несет поэта внутри себя,
пересекая тысячи тысяч миль,
обходя каждый упавший якорь и острый киль
Она всегда находит путь
в свой родимый дом,
словно голубь почтовый летит с письмом.
Рыбачьи сети, словно хоругви в воде,
длинноногий принц стоит у входа в залив.
И в огромном замшелом яйце бьется речь,
бьются два сердца в костяном мешке.
И одно готово десницу царя отсечь,
а другое – чертит спирали в сыром песке.
Такой же песок!
Такие же волны стучат о берег!
Такой же вкус ячменного хлеба!
То же железо на щиколтках рабов!
Но что-то случилось с Богом:
Эту землю создал не Он.
Я же вижу…
Но кто? Кто посмел? Кто осмелился?
Кроме Тебя есть другой?
Ты опять обманываешь меня…
Лес непроходимый хлещет по крупам коней,
они ускоряют шаг, спотыкаясь о корни.
Опускают морды в воду на водопое
и поднимают ее по уши в крови!
Та же вода! Те же рыбы в воде!
Но мы больше не Божьи твари,
Мы источник свежего мяса для дикарей!
Зачем Ты меня покинул?
Мы шли за золотом и вином,
но каждое дерево желало нас убить:
Ахиминес… Кариота… Гастерия… Каттлея…
Я выжгу дотла все, что сумел
когда-то преодолеть…
сравняю с землею поселки из тростника,
в которых живут каннибалы и их собаки!
В них нет Бога! Туда им и дорога!
Леса поглощали нас
с жадностью болот,
но громыхали обозы великого войска,
мертвецы в длинных рясах крестили неверных,
а головы наши, отрубленные
деревянными мечами,
считали деньги….
Великое войско в железных платьях
входило в мою страну, не поднимая забрала.
Они приносили страдания на кресте
вместо креста.
Грохот убегающих стад
трясся как водопад.
Мы зарывали свои кресты,
словно ящерицы, зарывающие хвосты.
Мы научились ненавидеть страдальцев,
возвышенных, прокаженных,
принимающих лик царей или попрошаек.
Но акведуки, перекинутые через горы,
очерчивали мир четче, чем
противника свинцовые водопроводы.
Превосходство нам смертью казалось.
Из метеоритного железа твои серьги,
доченька. Деревянная на твоей голове корона.
С младенчества сожми тисками свое надбровье:
твой череп должен быть высоким и узким,
как у богини:
Мы должны стать для прочих
людьми с неизвестных планет.
Хельвигу – Ирокезу [1]
(императору шести наций)
Никогда не приходи вовремя.
Стрелки с богом не назначаются.
Человечьими разговорами
обделенному – грех печалится.
Попадешь из огня да в полымя,
Были лучники, вот – подкаблучники.
Пусть другие приходят вовремя…
и уводят под белы рученьки.
Перетер б я с тобою доверчиво,
как лежит за пазухой горе мне…
Горе, что сказать больше нечего.
Но никак мне не прийти вовремя.
Больше мы ни с кем не торгуемся,
а в упор глядим, серебром гремя.
Через тыщу лет состыкуемся.
Никогда не соберемся вовремя.
Не дели ни с кем урожай вранья.
Замуж – девушку, в поле – воина.
Даже смерть не приходит вовремя,
Если ты не приходишь вовремя.
Все равно земля твоя продана,
А душа в ней не похоронена.
Никогда не приходи вовремя.
А ты и не приходил вовремя.
Читать дальше