Вадим Месяц - Мифы о Хельвиге

Было время продавать вампум,
теперь время сохранять вампум,
хватит продавать его мне – вам,
если вы – сплошной вакуум.

Все вы любите играть в кости.
Здравствуйте, заморские гости.
Вы, при вашем при промышленном росте,
научили нас выковывать гвозди.

Если станут продавать ружья,
торгану бечевку жемчужью.
Смажу щеки боевой тушью
и оставлю ложе супружье.

Над деревнею моей – вымпел.
Я с хозяином сходил выпил.
А когда нарыв совсем вызрел,
ему зубы сапогом выбил.

Человек что-то еще хочет,
кроме денежного, бля, знака.
Он не кречет, не самец-кочет,
а загадочный пес зодиака.

Было время продавать вампум,
чтобы смешивать дринк на водке.
Я напьюсь сегодня вам в хлам,
встану рядом на одной фотке.

Ах, зачем я служила дьяволу?
С ним в постели лежала, вино пила…
По его извечному правилу
без раскаянья на костер пошла.
Ах, каким же таким суеверием
обойден был путь мой истинный,
если увлеклась лютым зверем я,
многоликим моим, единственным…
Руки старые, свечи черные.
Долгой каббалы заклинания.
Что ни песни, то подзаборные,
будущих костров очертания.
Были наши клятвы подписаны
кровью черною и багровою.
Знак моей любви к черту лысому
ты на сердце мне выжег подковою.
Я детей некрещеных под праздники
вырывала по заброшенным кладбищам.
Некрещеные – они незаразные:
Так готовила я пищу товарищам.
Ибо сделал меня друг мой опытный
не Кибелою, не Дианою,
а простою бабой безропотной,
что всю жизнь была полупьяною.
Люди падшие, души грешные.
Вой волынки, заглушаемый танцами.
Не рожденные – не умершие,
все вы были лишь самозванцами.
Ты, непревзойденный в пророчествах,
под распятием перевернутым,
будь в моих глухих одиночествах
хомутом тугим, темным омутом.
Для тебя я жила, для дьявола,
стала жизнь моя дурною привычкою.
В черной нефти я голая плавала
с полыхающею со спичкою.
Не нуждаюсь на том свете в гарантиях.
вам не дамся я судьбою-загадкою.
Лишь бы десять мужиков в красных мантиях
растоптали самую гадкую.

Вода возвращается. Лужи кишат мальком.
До лодки, оставленной на береговой мели,
идем вместе с сыном усталые босиком.
Вода забрала наши земли и корабли.

Меняется карта моей обжитой страны.
О чем, обреченно вздыхая, ворчал старик?
Луна умирает. Кануны смертей луны
вскрывают в змеиных норах живой родник.

Мы не воскуряли молитвы для Маниту,
не уповали на гордость подземных сил.
Есть кто-то другой, кто уверовал в правоту.
Мы не просили. Но он за нас попросил.

В наши родные озера пришла вода.
Любимый, сегодня ты выведешь к солнцу флот.
Душа замирает, услышав щелчок кнута,
В ударе весла возникает гусиный взлет.

Наш лагерь затоплен. Рябит водяная дрожь.
Кострище дымится, в проточной воде треща.
И в рыбьем глазу установлен тяжелый нож,
которым мой мальчик пришпилил к песку леща.

Хороший охотник. Я чувствую жесткий нрав
хозяина мира, внимательного игрока.
В руке его непокорность столетних трав,
как долго хранится в ладони его рука.

Звереныш, что ставит на каждом боку клеймо.
Он чертит волшебные метки на темном дне.
Он каждую рыбу читает, словно письмо.
И нашу судьбу выбирает в случайном сне.

Он помнит: еще недавно он был водой.
Всезнающей влагой, душою большой земли.
Он все еще связан с береговой чертой,
затерянной где-то в ночной мировой пыли.

Вода возвращается. Крепнет угрюмый дух.
Испуг истончается. Вот исчез без следа.
Свобода, что овладевает сердцами двух,
безмерно серьезней и яростней, чем беда.