Шандор Петефи - Стихотворения. Поэмы

И я бы мог без отдыха
Писать хорошее,
Но иногда из жалости
Пишу поплоше я.

Когда б я исключительно
Творил прекрасное,
Что делали бы критики
Мои несчастные?

Известно, что отбросами
Они питаются,
Так пусть получат, бедные,
Что причитается.

Пусть гложут, нажираются
И наживаются.
Они ведь тоже все-таки
Людьми считаются.

Синь
Небес.
Красна
Весна.

И высоко, где синь такая,
Веселый жаворонок вьется,
Поет он, солнце окликая,
А солнце смотрит и смеется.

Синь
Небес.
Красна
Весна.

Красна весна, и день чудесный,
А я, глупец, не вылезая,
Сижу в своей каморке тесной,
Стихи задумчиво слагая.

На волю! В лес! Весна играет в нем
Под ясным куполом небес.
Эй, театралы, не хотите ли
Услышать ряд милейших пьес?

Взойдя на сцену превосходную,
Исполнит соло соловей,
И кто бы из артистов оперных
Мог песню спеть еще милей?

Взгляните в бенуар кустарников,
Где, восхищенья не тая,
Фиалки эти синеокие
Внимают трелям соловья.

Весь мир в восторге. Чутко слушают.
И все полно горячих чувств.
И лишь седые скалы-критики
Молчат… Ни слова с хладных уст.

Тебе, дорогая отчизна,
Хозяйкою быть не дано:
Обуглилось снизу жаркое,
А сверху — сырое оно.

Счастливцы живут в изобилье —
Объелись и все-таки жрут,
А бедные дети отчизны
В то время от голода мрут!

Как таят от взоров первую влюбленность,
Прячут горы эту бедную лачугу.
Не боится бурь соломенная крыша,
Хоть бы ураган шумел на всю округу.

Шелестящий лес соломенную крышу
Приодел сквозною кружевною тенью.
Щелканье скворцов доносится из чащи,
Горлинки воркуют около строенья.

Пенистый ручей проносится скачками
С быстротой оленей, чующих облаву.
В зеркало ручья, как девушки-кокетки,
Смотрятся цветы речные и купавы.

К ним летят и льнут поклонники роями —
Пчелы из лесных своих уединений.
Пьют блаженства миг и, поплатившись жизнью,
Падают, напившись до изнеможенья.

Это видит ветер и бросает в воду
Тонущей пчеле сухой листок осины.
Только бы ей влезть в спасательную лодку,
Солнце ей обсушит крылышки и спину.

А на холм коза с набухшими сосцами
Завела козлят под самый купол неба.
Козье молоко да свежий мед пчелиный —
Вот что здешним людям нужно на потребу.

И скворцы свистят, и горлинки воркуют,
Не боясь сетей и козней птицелова.
Слишком дорожат свободою в лачуге,
Чтоб ее лишать кого-нибудь другого.

Здесь ни рабства нет, ни барского бесчинства,
Только временами в виде исключенья
Молния сверкнет да гром повысит голос
И во всех вселяет вмиг благоговенье.

Милостив господь и долго зла не помнит —
Затыкает глотки облакам-задирам,
И опять смеется небо, и улыбкой
Радуга сияет над ожившим миром.

В Алфельде шинков немало есть!
Ну, а лучший-то который здесь?
Самый лучший называется «Зайди!»,
Вот другой такой попробуй-ка найди!

Он шатается, совсем готов упасть,
Будто гость, вина вкусивший всласть…
Даже крыша набок — точно так,
Как бывает шляпа у гуляк.

Толкуйте! Этот вздор
Не стоит возраженья,
Что будто — раб земли
Мое воображенье!
Нет! По земле идет
Оно куда угодно,
И сходит в недра недр
Привольно и свободно,
И в глубину глубин,
Как водолаз, ныряет,
А глубже, чем сердца,
Бездн в мире не бывает!
Но крикну я: «Взлети!» —
И вот оно, чудесней,
Чем жаворонок сам,
Взлетает к небу с песней!
Стремительных орлов
В единое мгновенье
Способно перегнать
Мое воображенье.
И отстают орлы,
За ним не в силах гнаться,
И там оно летит,
Где только тучи мчатся.
Но между туч ему
Неинтересно, тесно.
И вот летит оно
Под самый свод небесный,
И если в этот час
Лик солнечный затмится,
Взглянуть в погасший лик
Воображенье мчится.
Один лишь бросит взгляд —
И кончится затменье,
И солнцу свет вернет
Мое воображенье,
Но даже и тогда
Оно не отдыхает,
До самых дальних звезд
Тогда оно взлетает.
И, вырвавшись за грань
Господнего творенья,
Там новый мир создаст
Мое воображенье!