Александр - Пастушка и дворянин

Анонимные поэты, находящиеся в гуще жизни, чутко улавливали веяния времени, рассказывая и показывая слушателям и зрителям то, что было им близко, что было самой непосредственной реальностью. В этой реальности пылкая страсть нередко превращалась в заурядную интрижку, а глупость и хитрость, плутовство и равнодушие становились не просто театральными масками, а теми качествами, которые высмеивались и тем самым осуждались.

Рядом и параллельно с фарсами бытовал еще один вид «малой» драматургии — французские соти, в которых отражалась и подвергалась сатирической издевке прежде всего социальная и политическая действительность. Фарсы же целиком погружены в повседневность; в театре они иногда начинались прямо в зале, среди зрителей, — этим стиралась грань между сценой и зрительным залом. Реальная жизнь и театральное действие сливались воедино. Слушатели фаблио и зрители фарсов могли сказать одновременно и про себя, и про своих любимых героев: «Мы все такие!»

Возникновению фаблио, а затем и фарсов предшествовало время, когда в европейской цивилизации произошел всплеск или даже взрыв новых чувственных отношений между мужчиной и женщиной, когда стали распространяться — и одновременно изменяться — такие фундаментальные представления христианства, как церковный брак, супружеская верность и моральная их оценка.

Следствием куртуазного культа Дамы — реального и литературного — стал пересмотр в обществе всего комплекса отношений между мужчиной и женщиной. В аристократических и зажиточных кругах становилось важным признание духовности в этих отношениях. Низовая культура, в которой эротические мотивы всегда занимают существенное место, по-своему отреагировала на куртуазную любовь, перенеся ее завоевания из области запретов и серьезного чувства в откровенный показ и насмешливое обыгрывание всего «заповедного».

Сегодня, читая поэтические произведения Средневековья, мы, конечно, отдаем себе отчет, что не все, что казалось тогда смешным, или горьким, или необычным, остается таким и в наши дни. Но богатые традиции отечественной школы художественного перевода позволяют переводчикам адекватно воспроизвести и тонкую игру языка, и порой грубые, доходящие до скабрезности словечки, и реалии обыденной жизни. И мы слышим не только жалобы и сетования, но прежде всего смех, который дошел до нас из того времени, когда он звучал вопреки войнам и болезням, голоду и унижениям, вопреки установлениям Церкви или светскому ханжеству.

И лирика песни, и смех фаблио и фарсов вводит нас в мир любви. Как еще в прошлом веке говорил знаток французского Средневековья Эжен Эммануэль Виолле-ле-Дюк, «средневековые нравы дают нам урок; и мы считаем его полезным». [6] Виолле-ле-Дюк Э . Жизнь и развлечения в средние века. СПб., 1997. С. 27.

Михаил Яснов