«Ой, фэ! Не выдержать! Спасите!
Хоть нашу старость пощадите!»
Антоний дым клубит волнами
И смех скрывает под усами.
Но из-за стенки в этот миг
Кондуктора донесся крик,
В дверь застучал он кулаками.
«Эй, ты там, слышь, сума с кистями!
Сейчас же перестань дымить,
Вагон так можно развалить.
Твой дым терпеть не стало сил,
К нам через дверь он повалил.
Вот это дым, аж в пот бросает!
Ну, прямо нос тебе срывает!»
Контроль прошел. В вагон обратно
Впустили «зайцев». Так приятно
В вагоне дядьке показалось:
Пред ним равнина расстилалась
Полей, засеянных хлебами;
Полоски стройными рядами
Антосю душу веселили,
Своим нарядом взор манили
И расступались пред машиной,
Как кавалеры пред девчиной
Иль как пред свекром молодицы.
Она ж, как вольная орлица,
Летит стрелою, грозно дышит
И серым дымом тяжко пышет.
И что ни миг — из светлой дали
Картины новые вставали.
Столбы мелькали верстовые,
Дорожки, стежечки кривые,
Что средь полей, покрытых рожью,
Тянулись ленточкой пригожей;
Боры, лесочки возникали,
И маковки церквей сверкали.
Мелькали станции, селенья,
Панов богатые именья.
«Какой разгон и ширь какая! —
Дивится дядька, размышляя. —
Посмотришь — ни конца ни края,
Но всей земли простор великий
Принадлежит царю-владыке,
Первейший он богач на свете,
Да только бедны его дети:
Едят мякину, мох толченый
И ездят «зайцами» в вагоне.
Имений сколько, боже милый!
А всюду бедный люд, унылый
Кишит в полях и нищих селах».
И вздох приглушенный, тяжелый
Готов с мужицких уст сорваться,
На голос мысли отозваться:
«Эх, всюду жмет людей нужда!»
И вспомнил дядька наш, куда
И для чего он в путь пустился,
И грустью взор его затмился.
Что их на новом ждет пути?
Как долю лучшую найти?
Пока почуешь каплю силы,
Банк вымотать сумеет жилы
Налогом, гербовым ли сбором, —
С ним расквитаешься не скоро,
Останешься, быть может, голый.
И с этой думой невеселой
Антось наш к Вильне подъезжает,
Свою одежду поправляет.
XXVIII. Дядька в Вильне
Перевод П. Семынина
Вагон еще катился, грохал,
А началась уж суматоха:
Багаж хватают пассажиры,
Шныряют темные проныры,
Паны снимают чемоданы,
Коробки, где духи, румяна
И прочий женский скарб хранится,
Чтоб их паненкам молодиться,
Скрывая хитростями моды
Подвохи матери-природы.
Средь люда разного и панства,
Средь шляп и прочего убранства
И дядька виден в скромном платье —
В сермяге, в шапочке-оладье.
Машина стала. Валит валом
Народ в туннеле под вокзалом,
И дядька тут же трется сбоку —
От армяков неподалеку.
Антось еще не видел сроду
Такого скопища народу —
Панов, чиновников богатых,
Таких толстенных и пузатых,
Что можно булку съесть для спору,
Пока объедешь эту гору.
И выступают все тузами,
Не видят ног под животами.
Под ними даже камни гнутся.
«Как студень, шеи их трясутся.
Ну и панов! Ох, боже милый,
Какие гладкие все рыла!
А что за бороды, усищи,—
Для пугала страшней не сыщешь!
На огород поставь такого —
Вороны сдохнут, право слово.
И нет им ни конца ни края,—
Глазеет дядька, размышляя. —
Лоснятся щеки, как под лаком,
Видать, едят и пьют со смаком.
И панночки, на крыльях вроде,
Кажись, летают, а не ходят,
Так деликатно, так красиво,
Как мотылечки, право, диво.
Да что ж и делать им другое,
Как не порхать веселым роем, —
Растут, цветут в довольстве, в холе,
С серпом идти не надо в поле,
Где вся краса твоя слиняет,
А ржище ноги пробивает».
Идет наш дядька и боится,
Чтоб как-нибудь не оступиться,
Не отдавить прохожим ноги
И не спихнуть кого с дороги.
Хата рыбака
А сапожищи, как назло,
Ступают, черти, тяжело —
Гремят, как конские копыта,
На весь вокзал, такой умытый.
Дивился дядька наш немало
Устройству хитрому вокзала:
Как все прилажено тут славно,
Как чисто прибрано, исправно,
А сколько блеска, полировки,
Ступеней, переходов ловких!
Вверху ж над самой головою
Бегут вагоны чередою.
Тут чей-то хитрый ум старался!..
Туннель отсюда разветвлялся,
И вал сермяжного народу
Направо ринулся к проходу.
Паны ж налево важно шли,
Где оскорбить их не могли
Ни запах дегтя, ни корчаги,
Ни вид заплатанной сермяги.
На площади перед вокзалом
Антосю дурно чуть не стало:
Ну, пекло! Шум неугомонный,
А воздух затхлый и зловонный.
Народ толчется возле конки,
По камню бьют подковы звонко,
Гремят повозки и колеса —
До неба гомон стоголосый.
И эти звоны, грохот, крики,
Сливаясь в общий гул великий,
Терзают с непривычки ухо
И бьют по сердцу тяжко, глухо.
Народ снует, как на пожаре,
Ну просто — гнутся тротуары.
Читать дальше