Звонок, другой и вскоре третий,
И дрогнул поезд, будто черти
Его сердито всколыхнули,
Снопами искры ввысь взметнули,
На сто ладов заскрежетали
И в клубах дыма вдаль умчали.
Вокзал пустел, люд разбредался,
Один Антось еще слонялся.
Болели ноги, сникла сила,
А сядет чуть — ко сну клонило.
«Ну что, Антоний, рыбу удишь?
Уснешь-тебя и не разбудишь,
Пойдем-ка лучше выпьем пива!»
Друзья уходят торопливо.
Сидят за пивом, рассуждают,
О прежних встречах вспоминают.
А пиво веселит им души,
У них краснеют щеки, уши.
Был верен слову Драка Донис.
И вскоре дядька сел на поезд —
В Барановичи до рассвета
Приехал мирно без билета.
Знать, начал путь он в добрый час:
Все гладко шло, как на заказ.
С кондуктором хорошим он
В Барановичах повстречался.
Тот с ним недолго торговался —
Взял деньги, проводил в вагон.
И вот, тревожно озираясь,
Забился в уголок наш «заяц».
Шло утро. Солнышко всходило,
В полях пригорки золотило,
И серебристой пеленою
Туман повиснул над водою.
Вагон битком набит народом,
Несется поезд полным ходом,
И только пыль он поднимает,
Антоний то и знай чихает.
Прошел кондуктор и глазами
Суму холщовую с кистями
Искать стал. Дядька в уголке
Притих, зажав суму в руке.
Совсем не спал он прошлой ночью,
На свет глядеть не в силах очи.
А голова сама гуляет
И ритм движенья выбивает:
То вниз сползет, то вверх рванется,
Туда-сюда она качнется
И стукнет в стенку, как шальная,
Что с ней, сама не понимая.
Так на гулянке молодица,
Вина хлебнув, развеселится,
Забудет все и в пляс пойдет,
Плечами дернет, поведет,
Земли не слышит под ногами
И плещет в такт себе руками.
«Легаш», впиваясь в сумку взглядом,
Вмиг очутился с дядькой рядом.
Толкнул его в плечо рукою
И подмигнул: мол, шпарь за мною.
Поднялся дядька наш проворно,
И за кондуктором покорно
(Одна веревка их связала)
Идет он, заспанный, усталый.
Пройда чрез узкий коридор,
Кондуктор шепчет, словно вор:
«А ну, сюда залазь сейчас же!
Я буду сам стоять на страже.
Идет контроль, так ты скрывайся,
Сиди молчком, не отзывайся,
Не кашляй громко и не стукай!»
И с этой мудрою наукой
Кондуктор дверку открывает,
Искусно пломбу он снимает,
Засунул гвоздь, ключом знай крутит,
А дядьке страх аж очи мутит,
Хоть по натуре он не робкий
Вот наконец дверь грязной «топки»
Сумел открыть кондуктор ловко.
Втолкнул он дядьку чуть не силой
В глубь этой конуры постылой
И запер там, как в клетке волка.
Шагнул Антось, остановился —
И белый свет ему закрылся,
Стоит, оторопев, бедняга.
«Вот удружил, помог бродяга!
Чтоб ты пропал с своей норою!. —
Гуторит дядька сам с собою. —
Куда ж ты, гад, меня засунул!»
И в темный угол зло он плюнул.
«Ой, что такое? Хлоп паршивый,
Ведь мы же здесь!» — в углу пискливый
Раздался голос человечий,
Хоть вздрогнули у дядьки плечи,
Но скрыть испуг он постарался,
На крик спокойно отозвался:
«А кто велел тут господину
Свою подставить образину?»
Теперь лишь дядьке видно стало,
Что «зайцев» в клетке с ним немало.
Сердито «зайцы» зашептались,
Они давно, знать, тут скрывались.
Передний, с красным, злым лицом,
Все щеку вытирал платком.
Здесь все от копоти лоснилось.
Густая пыль вокруг носилась,
Одно оконце небольшое
Глядело тускло, как слепое,
А теснота — ни стать, ни сесть,
С трудом вперед он мог пролезть.
В далекий уголок забрался,
Там примостился возле печи,
Расправил грудь, раздвинул плечи,
Вздохнул и закурить собрался.
Достал кисет, чубук продул,
Так смрадом из него дохнул,
Что в тот же миг сосед его,
Врага в нем видя своего
(Давно на дядьку он надулся),
Зашмыгав носом, отвернулся.
Но дядьку это не смущает:
Табак он в трубку насыпает;
Табак был свой, не покупной,
И драл он горло, как шальной.
И, как Дямежка говорил,
По голове дубиной бил.
Табак отменный, злой на диво,
И не один «знаток» ретивый,
Его дымку хлебнувши рьяно,
Как будто спирту из стакана,
Чихал и кашлял с полчаса,
И ошалело тер глаза,
Аж пуп с него трещал и рвался.
(Он бессарабским назывался,
Табак тот дядькин знаменитый.)
Как черт был дым его сердитый.
Антось огниво достает,
Кремнем по звонкой стали бьет,
Чирк-чирк — и искорки живые,
Словно пылинки золотые,
С негромким треском поднялись,
На трут богато полились.
Вот дядька трубку в рот берет,
Чубук хрипит, пищит, поет,
И дым большущими клубами
У дядьки виснет над усами.
Как только трубка разгорелась —
Курить давно ему хотелось, —
Дал волю он привычке жадной,
Затяжкой насладясь изрядной,
И дым как из трубы пускает,
Дыханье от него спирает.
И мух тем дымом доняло,
В тревоге бьются о стекло.
А «зайцев» кашель забивает.
Читать дальше