XXVII. По дороге в Вильну
Перевод Е. Мозолькова
Дороги, вечные дороги!
Во тьме времен, знать, сами боги
Вас заплетали, расплетали,
Когда узоры жизни ткали.
Дороги, вечные дороги!
Вы то задумчивы, то строги,
То солнцем радуете взоры,
То, в мрачные ведя просторы,
Среди болот змеясь тоскливых,
Несчастьем путнику грозите
И ночь небытия таите
В своих запутанных извивах.
Немало я узнал скитаний,
Счастливых встреч и расставаний.
Не раз в грозу и непогоду,
Казалось, не было мне ходу,
И, глядя на свою дорогу,
Я чувствовал порой тревогу.
Печаль и горе испытал
И только зависти не знал
К тому, кто в час людских страданий
Был чужд мучительных исканий,
Кого сомненья не томили,
Тяжелым камнем не давили
И для кого весь белый свет
Есть лишь одной тележки след,
Кто средь пустых погряз забот,
Чей путь к кормушке лишь ведет.
Но тот, в ком дух живой таится,
Покоем этим не прельстится,
Простой, исхоженной, убогой
Не будет соблазнен дорогой.
Покуда круг не замкнут мой,
Я вновь хочу взглянуть назад,
Под крыши дорогих мне хат,
В тот край, навеки дорогой,
Откуда путь я начинал,
Где часто в детстве счастье знал.
Итак: за землю на початок
Три сотни отданы в задаток.
Ужель то правда, не мечты,
Что из-под гнета выйдешь ты,
И панский кнут забудешь скоро,
И дни не кончишь под забором?
Теперь уж нет пути назад,
Все одолеть ты должен, брат!
Помехи все убрать спеши
И с тем наследством пореши,
Что от отцов тебе досталось:
Землицы худородной малость.
Крепись, коль все уж решено,
И в голове держи одно:
Как обернуться тут ловчей,
Чтоб все закончить побыстрей.
Возьми в дорогу, что посильно,
И в банк скорее, прямо в Вильну, —
Там справки надо раздобыть
И разрешенье получить.
Об этом много говорили
И ехать дяде присудили.
Оделся дядя, как на праздник, —
Хоть без затей и штук там разных:
Пиджак простого был суконца,
И тот весь порыжел от солнца;
Рубашка из холстины белой;
Шапчонка ж козырем сидела,
Хоть и знавалась часто с горем,
А сапоги он смазал здором; {97}
На посошке же за плечами
Висела торбочка с кистями, —
В ней были хлеб, немного сала,
В кармане ж трубка и кресало, —
Товарищей вернее нет,
Коль табаком набит кисет!
Не скажешь, что щеголеват,
Но чист, опрятен весь наряд.
Вот дядя уж Морги проходит
И долгим взором даль обводит —
Идет на луг, на нивы взглянет,
И на душе отрадней станет,
И дальше, время не теряя, —
Дорога впереди большая.
Был занят дядя мыслью сложной:
Как сократить расход дорожный,
Когда в Столбцы прибудет он,
Как за три гривны сесть в вагон.
В Столбцах у дяди — друг служака,
Вокзальный сторож, Донис Драка.
Он с машинистом жил, как с братом,
И с кочегаром водку пил,
Ему роднёй кондуктор был,
Конторщик приходился сватом,
С телеграфистами он знался
И с дядькой год назад встречался.
Подумать только: с этим хватом,
Болтая запросто, бывало,
Они из одного бокала
У тетки Гени выпивали
И вместе оси воровали.
Своими увлечен мечтами,
Как бы подхваченный волнами,
Антось усталости не знает,
С холма на холмик знай шагает.
Но все ж нет-нет и грустно станет,
Как на поля вокруг он взглянет,
На этот лес, сырой, туманный,
На милый Неман и курганы,
На ельник и на груши в поле,
Как будто не увидит боле
Он образы, картины эти,
Родней которых нет на свете.
Идет наш дядька, размышляет.
Вот он в Сустреновку вступает,
Гать переходит и болото.
Ложится солнца позолота
На темные верхушки леса,
И ночка сумрачной завесой
В низинах землю укрывает.
Ей сны-виденья навевает.
Вот пройден лес, и город близко.
Туман на озеро лег низко,
Вода у мельницы шумит,
Машина вдалеке пыхтит,
А там, за озером, как струнка,
На запад тянется чугунка.
Вот переезд, давно знакомый;
Правей — вокзальные хоромы.
Там все кипит, как в час разрухи.
Снуют службисты, словно мухи,
Гудят, шумят, как в ульях пчелы,
И ходят шумно балаголы, {98}
Каменотесы с молотками,
Торговки бегают с лотками,
Огни фонарные дрожат,
Снуют носильщики, кричат.
А дядька трубку набивает,
В вокзальный вслушиваясь гам,
Как разыскать дружка, гадает.
Вдруг слышит крик: «А, брат Антоний!»
Глядит: к нему сам Драка Донис
Спешит, кивая головою,
Как будто встретился с роднею.
«Здорово! — дядька отвечает,
Дружка в сторонку подзывает. —
Скажи мне, братец, если можно… —
При этом дядька осторожно
Пригнулся к Донису, замялся,
Но Донис сразу догадался,
Смекнул, в чем смысл его секрета. —
Так вот, нельзя ль мне… без билета
Чуток проехать на машине?»
«А вот постой, пусть люд отхлынет,
Пройдет курьерский, а тем часом
Мы перемолвимся с Уласом…
Спокоен будь: мы все уладим,
Хоть на товарный, а посадим».
«Так ты, брат Донис, постарайся!»
«Уверен будь, не сомневайся:
С козами мы на торг успеем».
В минуту эту лютым змеем
Летит курьерский. Задрожали
Все стекла в окнах на вокзале,
Казалось — воздух содрогнулся.
И в тот же миг народ метнулся,
На дядьку вихрем налетел.
Антось и ахнуть не успел,
Как и его волна людская
Несла, все крепче зажимая,
Как будто кто их испугал.
Плечом тут дядька поднажал,
Рванулся вбок что было сил,
Чуть с ног извозчика не сбил
Да пана придавил немножко, —
Зато в толпе пробил дорожку.
Хоть шума было там немало,
Зато кругом просторней стало.
Читать дальше