XXIX. На замковой горе
Перевод П. Семынина
«Ну, что ж! — окликнул дядя Гришку. —
Пора нам сделать передышку
Да подкрепиться мало-мало,
Я захватил из дому сала,
И хлеба добрый кус со мною,—
Чего он сохнет сиротою? —
Перекусить бы не мешало,
А то уж в брюхе заурчало,
Теперь, брат, чарочку пульнуть,
Чтоб в рай при жизни заглянуть.
Друзья встают и шагом важным
Выходят на проспект отважно,
А там панов — хоть пруд пруди,
Ну, словно в праздник, — не пройти.
Откуда понабралось их,
Важнецких, прибранных таких?
И так одеты, так побриты,
Что и Раковский знаменитый —
А чтоб издох он! — просто голь
В сравненье с ними, чистый ноль,
Ну, прямо пес какой-то Лыска,
К ним подойти не смеет близко.
Боишься глянуть — пред тобою
Вдруг князь с графинею какою!
Идут с прохладцей, деликатно,
Воркуют меж собой приятно!
А то вдруг генерал шагает,—
Его вся Вильна, верно, знает.
А грудь сияет, как картина,
А что за взгляд, а что за мина!
Ну ж и панов! Не дай ты боже!
Антось едва сдержаться может, —
Пускай нечистый им приснится! —
Чтоб тем панам не поклониться.
Над дядей Верес засмеялся:
«Ты не гляди, что он прибрался,
Навесил галстук и манишку,
А вот раздень его, братишку,—
На нем рубахи нет худой,
А на цепочке — вошь с блохой.
По виду пан — осанкой, взором,
А спит, наверно, под забором.
Одним живет: где что урвать…
Их тьма — заваливай хоть гать!»
Чем больше дядя озирался,
Тем все сильнее изумлялся —
Бегут, спешат… Ну, мешанина!..
Блистают окна магазинов,
А сколько тут труда чужого,
А сколько горя в нем людского!
Какие брички и кареты!
И для кого вся роскошь эта?
Не по себе Антосю стало…
Иль роскошь ядовитым жалом:
Его нечаянно пронзила
И зависть в сердце пробудила?
Иль это бунт был против барства
И власти панской и коварства,
Что делят люд, его судьбины
На две неравных половины,—
На голытьбу и богачей:
Одним блуждать во тьме ночей
По грязным улицам, задворкам
В глухой тоске, в раздумье горьком,
Весь век бесправными, слепыми,
Во мраке лжи и в горьком дыме,
Терпеть покорно и молиться
И с этой долею мириться;
И вся надежда на спасенье
И на конец того мученья —
Настанет он когда-нибудь! —
В могиле навсегда уснуть.
А для других — тут вечный рай,
Всю жизнь танцуй себе, гуляй;
А ты — ломай свой горб, служи
И должный страх в душе держи!
«Ну, брат, и город! Вот домищи!
Так вот куда идут деньжищи:
Какие башни и костелы,
И как их только держат долы!
Смотри, смотри — и глянуть жутко
На гору ту с кирпичной будкой.
Оттуда б посмотреть на город!»
И дядя, позабыв про голод,
Уж подбивает друга Гришку
Взойти на эту гору-вышку.
Как вознеслась она высоко
И как манит, ласкает око!
А скат горы такой зеленый,
Каштаны, липы там и клены
Одним виднеются кустом,
Одним сверкающим шатром!
Проспект, костел друзья минули
И в сквер зеленый повернули.
В тени развесистых дерев
Дорожки вьются меж цветов
Такие чистые, ну, чудо!
И много тут бродило люда,
Но больше, смотришь, — молодые,
Все истомленные, худые.
Паны нарядные, девицы,
Со станом тонким, бледнолицы,
Гуляют тихо по дорожкам,
И черевички на их ножках
Скрипят, как будто припевают,
Точь-в-точь копытцами мелькают.
Глаза опущены стыдливо,
Совсем ягнятки, божье диво!
А паничи снуют стрижами,
Стреляют в тех девиц глазами
И льнут, как пчелы к сладкой гречке,
Как мотыльки к зажженной свечке.
На длинных лавках пожилые
Паны расселись, как святые.
Богато все они одеты,
Читают книги и газеты.
Антось глядит с почтеньем строгим,
И уж без страха по дороге
Идет, освоился с панами,
Постукивает сапогами!
Друзья из сквера вышли скоро,
Налево своротили — в гору.
Вдруг страж из будки вопрошает:
«Куда? Чего вас бес гоняет?»
«Мы на гору», — друзья в ответ.
«А вам известно или нет,
Что здесь бесплатно вход заказан,
И кто идет сюда, обязан
Билет купить — такой порядок».
Друзья уперлись — жаль деньжаток!
В чуприну руки запускают
И так и этак размышляют:
«За что ж платить тут, неизвестно!
А все же глянуть интересно,
Какой на все там сверху вид?»
И дядя стражу говорит:
«А за билет возьмешь ты сколько?
Один разор тут в Вильне только!»
«Всего шесть грошей. Заплатите, —
Тогда, пожалуйста, идите».
«Где наше, брат, не пропадало,
Терпи, лиха беда — начало!»
Друзья, смирясь, билеты взяли
И бодро в гору зашагали.
«Ого, гора, как печь крутая,
С того и тропка винтовая
По самой кромке кверху вьется,
Полезь-ка прямо — дух займется!»
«Ну, брат, гора, аж ноги млеют».
Друзья идут и веселеют.
Читать дальше