Ринат Валиуллин - Песни открытых форточек

Прекрасный цветок
из тысячи лепестков,
и каждый уникален по-своему,
они разлетались розовым ветром,
капризами состояния
из его тёплых ладоней.
Он разбирал бутон,
день за днем
пытаясь понять его красоту,
а по сути – свою любимую,
но так и не смог разобраться.
Женщина и мужчина —
сколько различий,
общие только дети.

Вскрыв оборотом дверь,
она включила свет,
с плеча столкнула сумку,
обувь скинула,
проигнорировала зеркало
и без того с достатком в жизни отражений,
дальше двинулась прикидываться равнодушной
к тому, что рядом
ничего не происходит.
Страсть кипит внутри,
в ванной смыла с женского лица водой
полутона веселья,
вынашивать которое устала за день.
Сколько можно притворяться,
сшивая внешнее спокойствие
с клубками нервов?
Некоторые её подруги любили вязать крючком,
теперь она их понимала, кажется,
в полотенце выдохнула тень лица,
пустую маску,
отражение её само нашло:
«Сколько же не долюбили в тебе,
не дослушали, не дохотели?»
Вышла
на кухню,
приятно наконец-то
очутиться в квартире,
дома,
здесь можно говорить, что думаешь,
но некому,
здесь можно не скрывать, что чувствуешь,
но не от кого.

Кот прошёл по клавиатуре.
На экране я увидел стройную надпись:
«Я хочу есть».
Я покормил,
он снова сыграл
лапами мягко на клавишах:
«Я хочу пить».
Налил молока.
Далее он отправлял мне письма
при каждом удобном случае:
«Я хочу, чтобы гладили.
Я хочу, чтобы за ухом.
Я хочу кошку».
Выпустил его погулять —
вернулся пьяный счастливый:
– Ещё валерьянки и спать.
Постелил ему рядом,
в своих ногах,
под тёплый храп рыжего тела
меня осенило:
я и есть бог,
пусть даже только для него,
он молится на меня,
я исполняю прихоти,
вряд ли кот в этом признается,
возможно, считает себя атеистом,
скорее, мешает гордость.

У меня гаснет свет.
Лампочка,
что так долго меня любила —
несколько лет —
вдруг потеряла голову,
умерла тихо-тихо,
перегорела.
Под напряжением
собрала весь свой свет
и выключилась.

– Что-то шампанское ваше меня не берёт.
– Оно быстро выветривается,
его можно пить долго,
несколько дней,
наблюдая за пузырьками,
как те карабкаются наверх
в открытое небо…
– Простите, я не люблю стихов,
времени тоже в обрез,
водка есть?
Хочется лечь на дно.

Она сняла голову
и вытряхнула оттуда всё содержимое:
мысли красивые, разноцветные
расползлись по углам,
мечты испарились в воздухе,
прочь засеменили поклонники.
– Теперь я пуста и невинна
лепите.
Он бережно взял её прекрасную
черепную коробку,
положил туда,
как ему показалось, самое необходимое,
поставил обратно.
– Мне с этим придётся жить? —
пожала она плечами.
– Нет,
со мной.

В чашке мешая сахар,
я знал что существуют слова,
которые достаточно бросить во влажную среду,
они тоже растают,
меняя смысл на сладость.
Губы примкнули к твоим губам.

– Официант принесите мне женщину,
граммов двести.
– Мы в розлив не продаём,
только поштучно,
любезный.
– Сколько стоит штучка тогда?
– Ничего не стоит.
– Совсем?
– Штучки бесценны.

– Вряд ли я вам понравлюсь,
я абсолютно не сексуальна.
– С чего вы взяли?
– Я не брала,
только меня пытались.
– И что?
– Без любви,
это было бы странно.
– А секс?
Это же так занятно.
– Любовью могу,
а сексом не занимаюсь.

Мы стоим на ступеньках,
обнимаемся —
я и пальто.
Наблюдая за лицами
в профиль.
Одни едут вверх,
другие спускаются,
все разбиты на кадры
из хроники,
эскалатор скручивает киноплёнку,
часть жизни проходит на лестнице,
часть – в метро.
Их снова и снова будут зарывать
и откапывать,
кардинально люди не изменились,
да и кардиакально – тоже.