Нина Ягодинцева - Избранное

Шпили, башенки, колоколенки до колен:
На закате город у ног моих догорел.

Я не помню, что пели уголья под стопой.
Затоптала огонь до искорки золотой!

Шпили, башенки, колоколенки – всё зола…
Даже имя позабыла, каким звала.

Отворила створы – неси, река, невесомый прах,
Напои опалённые корни подземных трав.

По лихим местам, да по выжженным,
Порастай, земля, частым вишеньем!

Выходя из маршрутки у базара или вокзала,
«Ты высокий как небо» – цыганка ему сказала
И пошла, загребая подолом сухой снежок,
У бродячей судьбы золотой забирать должок.

А водила… Водила до первого поворота
На дорогу глядел и лыбился криворото,
И дышало небо в крутое его плечо
Равнодушно разгневанно, холодно горячо.

А мы – нездешние… Нездешним
Приказ: ютиться по скворешням
В предместьях века, в тополях,
Где лепет переходит в ропот,
А ропот опадает в прах.

Мы опрометчиво мгновенны:
Снег заполняет наши вены,
Гроза вонзает в них персты,
И сердце ждёт прикосновенья
Блуждающей звезды…

Как тополя, тысячеусты,
Мы замираем от предчувствий:
Нет имени тому, что – мы…
Листва неведомого древа,
Мы добываем свет из тьмы.

На всех ветрах, клонящих долу,
Звучат бессонные глаголы,
Таинственные сторожа
Потрескавшейся колыбели,
Где спит и царствует душа.

Время пахнет пихтами,
снега нет в помине.
Спит бисквит фарфоровый
на картонном блюдце.
Вспыхивает золото
стрелами в камине.
Слышите? – приехали!
Слышите? – смеются!

Входят, нежно-розовы,
разбирают чарки,
Лёгкий воздух комкают,
губы вытирая…
За стеною сумерки,
в сумерках овчарки,
Кто-то в куртке кожаной
и с ключом от рая.

Лес, дорога, звёздочки –
впереди и выше
Тьма стоит столетняя,
как вино в стакане.
Выругался, выспался,
похмелился, вышел –
Банька…
То ли с девками,
то ли с пауками.

Когда это было, в каком году и в каком бою?
Мне кажется иногда, что в самом раю,
Где мёртвые живы и так беззащитно спят…
Где ты до сих пор над победой своей распят.

Я повзрослела рано, а ты был сед,
Как будто сверху случайно пролили свет,
Пригоршню света – прямо у той черты,
Где встретились мы и навеки остался ты.

Когда это время гостит у меня во сне,
Я снова встаю с тобою спина к спине,
И вечность проходит, и в очи не посмотреть:
Ведь если это любовь, то она же – смерть.

Откуда ты знаешь, где я живу сейчас,
Как жду я этого сна, не смыкая глаз?
Когда ты прильнёшь устами к моим губам –
Я снова проснусь, а ты останешься там.

Далеко, на кордоне, в горах над гремучей речкою
Облака в распадок текут зелёными склонами.
Речку звать Киалим, а мне и ответить нечего –
Имена мои с молчаньем крепко-накрепко скованы.

В городе, сидя у окна, вязала бы, шила бы,
Никогда б не очнулась и не узнала бы,
Как по вечерам собирают росу кувшинами
Нежные, бледные, простоволосые юные жалобы.

Между кромкой воды и кромкой тайги нехоженой
Появляются тихо, струятся и наклоняются
За каждой слезою чистой… Но Боже, Боже мой,
Как быстро кувшины до краешка наполняются!

Они не поют, и в странной своей повинности
Печальны как счастье, нежданно-негаданно обретённое.
И я молчу, иначе душе не под силу вынести
Короткую ночь июльскую,
звёзды ясные,
небо тёмное.

Музыка моя, Иремель тоски,
Кисловатая карамель высот,
Даже если гибель и не спасти –
Всё равно спасёт.

Даже если смотришь издалека.
Даже если просто помнишь – и всё,
Будет рядом музыка и тоска,
И спасёт.

Ах, сметало ж небо к зиме стога
Для спасенья наших голодных душ –
Иремель, Зюраткуль да Зигальга,
Таганай, Нургуш…

Караваны лет, череда веков,
Гиблой юности золотая скань –
Всё к ногам твоим! Чтобы встать легко,
Если скажешь: «Встань!»