Нина Ягодинцева - Избранное

Эхо ловить – нежнейшая из забав:
Словно губами ловишь травинку, словно
Знаешь её по имени среди трав –
Тоненькую, поющую полусонно…

Эхо ловить – нежнейшая из забот:
Необъяснимым молчаньем встревожа душу,
Вдруг – отзывается… вспыхивает… зовёт –
И улетает прочь, тишину разруша.

Эхо ловить – опаснейшая игра,
Ибо из тех глубин, где твой голос тонет,
Часто приходят гибельные ветра
И за собой увлекают в бездонный омут.

Стой! Затаи дыханье! Глаза закрой…
Это проходит сквозь сердце твоё излука
Вечности – полонённый её игрой,
Ты обретаешь младенческий лепет звука

И, превращаясь в речь, растекаясь в мёд,
Переплываешь сухой океан молчанья –
Это оно отзывается, тает, льнёт,
Мягким касаньем испуганно отвечая…

И только там, где город шаток, где он надтреснут,
Где карусельные лошадки сбегают в бездну,
Откуда змеи тайных трещин на свет крадутся,
Где оглянуться не страшней, чем не оглянуться,

Возможно вычислить иное существованье,
Уже встающее волною над головами.
Возможно даже руки вскинуть в немой защите,
Но трещины стреляют в спину, огнём прошиты.

И только там, где город зыбок, как наважденье,
Видны следы молочных зубок на сладкой лени,
На беззащитном любопытстве, на честном слове,
Что на свету черствеет быстро, как на изломе.

Владимир. Снег. Пожаром памяти
Весь горизонт заволокло.
Одна метель стоит на паперти
И застит рукавом чело.

И только облачко дыхания
Трепещет тайно возле уст…
Прости меня, не обрекай меня
На адский пламень русских чувств!

Одна мерцающая свечечка,
Ладошкой скрытая, спасёт
От наплывающего вечера,
От страшной памяти высот.

Один твой взгляд, меня жалеющий
И обвиняющий стократ,
Один вопрос немой: а где ж ещё
До бела снега догорать,

Как не в России, во Владимире,
Где ты несёшь домой свечу,
А я шепчу: «Прости, прости меня» –
Но быть прощённой не хочу.

Я прежде жила у моря, и море пело,
Когда я к нему сходила крутою тропкой,
Тёплой пылью, розовыми камнями,
Сухой и скользкой травой, щекотавшей пятки.

Море было обидчивым и ревнивым,
Безрассудным и щедрым – оно дарило
Диковинные раковины и камни…

Однажды оно швырнуло к ногам монету –
Так ревнивец бросает на пол улику
Измены, которая будет ещё не скоро,
Но он предвидит судьбу и её торопит,
Бессильным гневом своё надрывая сердце.

Я подняла монету. Тяжёлый профиль
Неведомого царя проступал и таял
На чёрном холодном диске. Рука застыла,
Как бы согреть пыталась морскую бездну.

Какими тайными тропами сновидений
Нашёл меня этот образ? Какой галерой
Везли его? Какие шторма разбили
Скорлупку судна, посеяв зерно в пучине?
Каких ожидали всходов тоски и страсти?

Море лежало ничком и казалось мёртвым.
Прошлое стало будущим и забыло
Меня, легконогую, в грубом холщовом платье.
Я молча поднялась по тропинке к дому.
Мать не обернулась, шагов не слыша.
Занавес не колыхнулся, и только солнце
На миг почернело: это жестокий профиль
Едва проступил – и тут же сгорел бесследно…

…Теперь я живу далеко-далеко от моря.
Мы виделись лишь однажды. Будто чужие,
Мы встретились и расстались. Но я не помню
Тысячелетия нашей разлуки – значит,
Рим не царил, не горел, не скитался прахом
В небе и на земле. Просто я проснулась –
И позабыла сон. Только этот профиль,

Всеми страстями обугленный, проступает
Сквозь невесомую ткань моего забвенья –
Словно к ней с другой стороны подносят
Чёрный огонь чужого воспоминанья…

Безобразно надорван конверт.
Занимаются пламенем строки,
Поднимаются вверх
Вихревые потоки –

Как читает огонь! Никому
Не дано восхищенья такого:
Прожигая привычную тьму,
Рассыпая на искорки слово.

И мгновенно сминая листы –
Непрочтённого в них не осталось –
Обрывается вдруг с высоты
Вниз, в золу, в пустоту и усталость…