Нина Ягодинцева - Избранное

Всё сбудется – но не об этом речь.
Отыщется – но где мои утраты?
И разве мы хоть в чём-то виноваты,
Когда и сердца нам не устеречь?

Ради шелеста, лепета, пенья,
Ради лиственной майской молвы
Дай мне, Боже, любви и терпенья,
И позволь не клонить головы.

Будет дымной пора листопада,
Будет горькой она, но пока,
Как тяжёлое млечное стадо,
Я пасу в небесах облака.

До тревожного птичьего вскрика
Сердце чистую пьёт синеву.
Повелительница повилика
Заплетает сырую траву.

Тихий звон отражая и множа,
Вьют кузнечики радужный зной,
Повторяя узорчатой кожей
Алфавит позабытый земной.

Родина каменная,
Родина глиняная,
За облаками – но
Ты не покинь меня.

Ты не оставь меня
В долгом скитании –
Родина тайная,
Словно дыхание.

Жизнь моя скудная –
Страх и смятение.
Родина смутная,
Как сновидение.

Словно прощение,
Держат над бездною
Камни священные,
Глина небесная.

Если о жизни моей кто-то расскажет мне,
Это будет похоже на мёртвый гипсовый слепок:
Наши даты рожденья покоятся в глубине
Атлантических впадин, в руинах дворцов и склепов.

Мы идём на восток, и нас очень легко узнать:
В наших чёрных лохмотьях горят золотые нити.
За нами штормит океан, силясь то ли догнать,
То ли просто припомнить последовательность событий.

Мы с трудом говорим, но очень легко поём.
Мы не боимся смерти – боимся смертельной фальши.
Когда восходит солнце – в его световой проём
Бросаются только тени, а наша дорога – дальше.

Забытые города выходят из-под земли,
Становятся прахом сны и в землю уходят страны.
Оглядываться нельзя – не все мосты сожжены,
Но даты рожденья стёрты ладонями океана.

Всё пройдёт – и проходит! – прохожему надо спешить.
Вот последний трамвай.
Лепестками и бабочками мельтешит
Наш неласковый май.

Поцелуй на прощанье – доверчивый детский секрет
В суете суеты.
Я навек остаюсь у витрины плохих сигарет,
У железной черты.

Нас не пеплом заносит, а пепельной майской пыльцой,
Сладковатой на вкус.
Всё пройдёт – и проходит! – но истины этой простой
Я уже не боюсь.

В сумрачных залах библиотек
Кружится, кружится вечный снег.
Здесь проступает вечерний свет
Сквозь сновиденья и миражи,
Здесь оживает то, чего нет –
Горькая истина всякой лжи.
Слугою, преданным королю,
Арфой эоловой на ветру
Каждое слово кричит: люблю!
Каждое слово кричит: умру!
О да, я знаю, исхода нет,
Но вижу: над стаей наших судеб
Кружится, кружится вечный снег,
Крошится, крошится вечный хлеб.

Однажды в горы уходят последний раз,
Чтобы вернуться в город и жить как все.
Идут к вершине, не поднимая глаз
В солёной росе.

Обычно в такую дорогу берут детей,
Словно передавая вечную страсть.
Дабы, живя в зелёных долинах, те
Знали: можно взлететь, а можно – упасть.

У каждой вершины есть имя. Она одна.
У каждой вершины – каменных толщ оплот.
Под каждой вершиной – дремучая глубина
Болот.

Когда наступает час возвращаться вниз,
Час, не обманувший тебя, – тогда
Дети кричат и смеются: отныне в них
Бьёт крыльями высота.

Пасхальный сухарик, посыпанный сахарной крошкой,
Растаял во рту…
О, как соблазнительно боязно хоть понарошку
Взглянуть за черту,

Где небо сливается с небом, и сливочный запах,
И вербная пыль…
И самых любимых не вспомнишь, и самых-пресамых
Ты тоже забыл…

Там свечка горела, икона в тяжёлом окладе
Стояла за ней.
И дед белокурые волосы бережно гладил:
Не бойся огней!

Там бабка кормила блинами, гадала на картах,
Вязала носки…
И взрослое время на бурных своих перекатах
Сжимало виски.