Нина Ягодинцева - Избранное

Мы живы, мы умерли, мы позабыты,
Над нами лежат вековые граниты,
Под нами летят и летят облака…
Сначала игра не начнётся – пока
Не кончатся буквы у Господа Бога,
Пока нас не станет обманчиво много,
Пока мы не скажем друг другу: «Пора!» –
Тогда и начнётся другая игра.

Как наивно тоска называет себя тоскою!
Это чувство похоже на ощущенья те,
Что дитя вызывает, едва поведя рукою
В материнской утробе, в ласкающей тесноте.

Что я знаю о нём, о томительном этом жесте
Сонной плоти в жемчужных глубинах вод?
Лишь одно: я в тоске тону, как в блаженстве,
Покуда жизнь по жилам моим плывёт.

Что-то медленно зреет во мне, как в яблоке солнце,
Как в чёрном семечке – зелёная высота.
Я глаза подниму – и небо, смеясь, коснётся
Своего округлого, тёплого живота…

В деревне царь – пожар: нахлынут ветры с гор –
Узорчатым шатром взвивается костёр!

А дерево черно – серебряную чернь
В предчувствии огня не удержать ничем.

Морщинистым рукам забытых миром вдов
У грозного царя не вымолить свой кров.

С покорных на Руси всегда берут втройне –
В миру и на войне, в воде или в огне.

Старухи голосят, и колокол, гудя,
Взывает к небесам о воинстве дождя,

Но тучи за хребтом, и небу тяжело
Тащить по гребням скал свинцовое крыло.

Битком набив мешки, оставив белый прах,
Пожар уходит вдаль на взмыленных ветрах.

И колокольный звон баюкает враспев
Тяжёлый бабий вой, бессильный древний гнев.

И падает река с уступа на уступ,
Облизывая соль с горячих горьких губ.

Закрой глаза и верь своим глазам,
Блуждая в складках пыльного эфира:
На чёрных тропах сумрачного мира
Мы пошлину не платим небесам.

Что там гремит, как театральный гром,
За этой узкой левою кулисой?
Нет мрачных бездн и просветлённых высей,
Весь воздух – меж бумагой и пером.

Не хронотоп на семь десятков лет –
Длина строки от скрепки и до края.
Тысячекратно путь свой повторяя,
Не признавайся в том, что ты – поэт!

Не утолят ни молоко, ни мёд
На чёрных тропах сумрачного мира.
Открой глаза – и полотно эфира
Направо и налево поплывёт.

Вспоминая Сыростан,
Вспоминаешь неземное:
Словно снег несёшь устам,
Истомившимся от зноя.

Словно тает он в горсти,
Между пальцев ускользая,
Словно молишься: «Прости!» –
О своей вине не зная.

Словно ищешь наугад
В темноте избы фонарик,
Словно острый зимний град
На крыльце в глаза ударит,

Словно, жёлтою звездой
Освещая путь железный,
Прогрохочет пустотой
Товарняк из гулкой бездны.

Словно плачешь: Бог с тобой,
Не всегда блажен, кто верит.
Словно каменный прибой
Выплеснул тебя на берег –

И поплыл бесшумно вспять,
Не будя посёлок сонный.
Словно входишь в избу – спать,
Благодарный и спасённый.

Ничему оправданья не надо,
Даже если сбылось наугад –
Чёрным кружевом старого сада,
Трепетаньем пыльцы на губах.

Обозначено начерно – горе.
Переписано набело – свет.
В этом давнем мучительном споре
Окончательной истины нет.

Пережито, оплакано, спето –
Бесконечно листаю тетрадь,
Не желая хоть капельку света
Меж зачёркнутых строк потерять.

Приезжаю в зиму, где влажно цветёт жасминовый снег,
Где сосновый мёд на губах сладит, а другого – нет,
Где по краю чаши – берёзовый лес золотой каймой.
До заката солнца я буду здесь, а потом – домой.

Словно чашу бессмертья поднёс Господь на пиру веков –
Молоко голубиное с лёгкими пенками облаков.
Закрываешь глаза, забываешь дышать и звенишь, как медь,
Но прозрачный краешек Уреньги начинает тлеть.

Занимается пламенем, как от забытой свечи листок.
Но огонь не согреет – небесный костёр высок.
Я дышу на пальцы, плотней запахиваю пальто…
Синий пепел летит, устилая путь моему авто.