Нина Ягодинцева - Избранное

Ликованье сердца, волнение света,
Радужный наплыв колокольной палитры –
Рождество Младенца, молчанье поэта,
Молоко любви и всеобщей молитвы…

Снег приходит на Рождество, и его так много –
Белый, лимонный, розовый, сголуба…
С трудом открываешь дверь и сразу, с порога
Всё принимаешь: Россия, зима, судьба.

Потом электричка, полутемно, но снова
Светится снаружи, дышит в стекло
Соединенье нездешнего и земного:
Зима, тысячелетие, Рождество.

Под стенами Лавры полно голубей и нищих.
Сказали: приедет Путин. Уже толпа
Стоит вдоль дороги и жадно глазами ищет
Его. И ждёт, холодок терпя.

Молоденькие охранники, журналисты…
Но всё ожидание – словно единый вдох.
Российский обычай – за властвующих молиться
И принимать – кого посылает Бог.

Из наших молитв и чаяний – верных нитей,
Из наших наивных песен и смутных снов
Ткётся в холодной выси канва событий –
И укрывает Россию её Покров.

В январь – как на горочку тянешь сани.
Взгляни распахнутыми глазами
С крутого, высокого царь-холма:
Зима!

Зима на душе – но зима и выше.
Рвануться навстречу – да срок не вышел.
Не можешь крылом – поведи рукой:
Покой.

Покой после долгого покаянья –
Как свет после праздничного сиянья.
На роковом изломе веков –
Легко.

Дай Бог тебе, Родина, столько света,
Сколь в песнях твоих за века напето.
Дай Бог тебе воли – сколь все ветра!
Любви, всепрощения и добра.

На Пречистенке, Волхонке, на Страстном,
Ближе к вечеру, уже часам к шести,
Заметает то ли снегом, то ли сном,
То ли зёрнами из Божией горсти.

Заслоняет от невидимой беды,
Обжигает невесомым холодком.
Оттого ли, что наивны и бедны,
И молитва – обо всех и ни о ком.

Это Родина. Когда поёшь о ней,
Где порвётся – там и тонко, там и край.
Чем больнее отзовётся, тем верней:
Рукавичку на ветру не потеряй…

В смертельный провал, где чёрные единороги
Смеются и говорят человеческим языком,
Из тех, кто живёт, заглядывали немногие,
Но память их будет крепко спать под замком.
Мне довелось, в спутники взяв Морфея,
Пройти по глинистой осыпи над водой
Достаточно высоко, но ветер повеял
Озоном, жертвенной кровью, вечной бедой.
Они говорили о чём-то почти понятном,
Их речь не имела смысла, но чернота
Всходила из рыжей воды, как смертные пятна.
Морфей держал меня за руку и читал
Древнее заклинание тьмы и света,
Опору дающее в воздухе для стопы.
Потом он сказал: «Но лучше забыть об этом».
Потом он вернул меня в дом и прикрикнул: «Спи!»
В соседних домах ещё не светились окна.
Воскресное утро тянулось издалека
Медлительным караваном снегов. И только
Наивная память обратно меня влекла:
Так няньку за руку тянет дитя, не зная,
Что дымная прорубь из яви в бездонный сон –
Сквозная дыра во времени. Боль сквозная.
И кто забывает об этом – уже спасён.

Благословенна жизнь твоя,
И каждый миг подобен чуду.
Прости, Господь тебе судья,
А я тебя судить не буду.

Блаженным золотом даря
И первой стынью обжигая,
В старинном царстве сентября
Хранит тебя душа живая.

Безумствуй, властвуй, веселись,
Вино допил – бокалом оземь!
Смотри, какая даль и высь –
Как занавес раскрыла осень.

В пустых ветвях тепло тая,
Бредут деревья отовсюду…
Прости, Господь тебе судья,
А я тебя судить не буду.

Август, в покорной листве запропавший,
Август, вишнёвым вареньем пропахший,
Яблочный Спас, золочёная медь,
Горлышко, пробующее петь
Слабую песенку, слов не имея,
Тая, смущаясь, на взлёте немея…
Август – на пряный его аромат
Поналетят, зажужжат, загремят
Страстные и равнодушные осы,
Смуглые, влажно ворчащие грозы –
Те, что охотились до Ильина,
Черпая смуту от самого дна…
Тонкий дымок листопадного вкуса,
Пар, над кастрюлей клубящийся густо –
Можно варенье мешать черпаком,
Пеночку слизывая тайком,
Яблоко грызть или в воду глядеться –
Глупая девочка, сладкое деревце…