Вырастает, жиреет
И ложится, — но там
Только воздухом веет
По следам, по следам.
Отголосками лета
Зелень в парках лежит,
И по белому свету
Собачонка бежит.
«У меня защитник — хватит...»
* * *
У меня защитник — хватит
Одного, куда ж еще?
Оловянный мой солдатик
С ружьецом через плечо.
Он стоит, прямой и строгий,
На рассохшемся бюро,
Перед ним ложатся строки
Под скрипящее перо.
Что уж я слезами моюсь?
В груде кубиков-руин
Он стоит, прямой как совесть,
Без соратников — один!
Армия его разбита:
Кто под шкафом, кто в туфле,
Всё отдельно — конь, копыта
И полвсадника в седле.
В лунном свете, в сонном мире
Он стоит, как на часах,
Во взъерошенной квартире,
Во дремучих во лесах...
Разломать и переплавить
Всё — до капли, до черты,
А иначе не исправить
Дерзкой этой прямоты!
Мой защитник, мой любимый,
Посмотрю — и удивлюсь,
И сама неисправимой —
Очень стойкой становлюсь...
До уксуса перебродило
До синевы, до черноты,
Со вкусом мяты, чернобыла,
Отчаянья и пустоты.
И не вином — а точно кровью
До горла налита бутыль,
И звезд ночных глаза воловьи
Глядятся в темень, в мяту, в пыль.
Так льется — водопадов гулы
На рюмки маленькое дно.
Который год мне сводит скулы
Мое прекрасное вино!
«С какого дерева опали...»
* * *
С какого дерева опали
Бумаги белые листы?
Познанье — дерево вначале,
Под осень — голые кресты.
Идешь, и звездные песчинки
Глаза слезят, и знаешь ты
В каких корнях какой личинки
Какие спрятаны следы.
Обжиты Китеж и Радонеж,
Известны запахи дорог,
И даже линии ладоней
Любимых — вдоль и поперек.
Газетное и просто поле
Заучены. Но в горле ком,
Как в детстве, — радостною болью
По иглам сосен босиком.
Но в руки не дается, дразнит,
Смешит — и плачу невпопад, —
Мой самый светлый, чистый праздник:
Бумаги белой листопад.
«Яблока зрелость — в преддверии...»
* * *
Яблока зрелость — в преддверии
Августа сборов и трясок,
Перед падением с дерева —
Сияние красок.
Крупными круглыми звездами
Яблоки в дерево влиты,
Оземь не сбитые грозами,
Только дождями умыты.
Были бутонами, сжатыми
Детскими кулачками,
Были раскрытыми, смятыми
Белыми лепестками.
Белым сады разрисованы.
Ночи морями вставали,
Избы причалами сонными
В белую пену вплывали.
Выплыли, сбросили кружево
В лето, в пору волнолома.
В завязях яблочно-грушевых
Сад потемневший у дома.
Яблоко! Точкой привязано
К яблоне, кануть готово.
Солнца лучом опоясана
Плоть его круга крутого.
Яблоко, звонкое золото,
Ты — совершенство сплошное,
Полное мякотью, холодом,
Мудростью и тишиною.
Быть ей стократ обезглавленной,
Яблоне... Августы наши!
Пыльной листвою оправлена
Зрелости полная чаша.
«Какие-то вьются бумаги...»
* * *
Какие-то вьются бумаги
По комнате, смерти вослед.
Приспущены на пол, как флаги,
Страницы из прожитых лет.
Шкафы открывать платяные
И книжные настежь пора,
Как будто из дальней страны я,
Невнятна мне писем гора.
Но хуже всего — безделушки!
Загадочный шарик и цепь:
И запах любимой игрушки,
И — вся! — одиночества степь!..
Цветок, лиловатый и плоский,
Положен в цветной туесок,
А рядом — печатка из воска
И маленький детский носок...
Тепло раздавалось когда-то
Вам, крохи, вам, вехи годов...
Не дни и не числа, а — даты
Мелькают... И сам ты готов
Отдать черепкам и осколкам
Ту малую каплю из глаз,
В которой ни соли, ни толку
В прощальный, в покаянный час...
Стучит по стыкам колесо
Однообразно, равномерно.
И слышно пенье голосов —
За окнами поют прескверно.
Ночь выбегает на бугор
В овчинном белом полушубке,
Швыряет снег, глядит в упор,
А стекла холодны и хрупки.
Платок, слетевший с головы,
И вслед — огонь, обрывок слога.
От Ленинграда до Москвы
Теперь короткая дорога.
Читать дальше