Мне снился любимый, бранивший меня
За то, что дремлю среди ночи и дня.
Мне снились тогда от весны до весны
Какие-то теплые детские сны.
И все мне кричали: проснуться пора!
...Жестокие, ясные нынче утра:
Пронзительный климат, ветра до костей
И таянье полных метелью горстей...
До снега за птицами вдаль унесен
Несбывшийся долгий младенческий сон.
* * *
Мёда полны ладоши,
Липнут к небу стрижи,
Голубые волошки
Выгорают во ржи.
Горевать не умею,
Где всем босым — уют,
Где ленивые змеи
Землянику жуют.
Через строчки любые
Прорастет моя быль:
Васильки голубые
Припудрила пыль.
«О, мне никак не наглядеться...»
* * *
О, мне никак не наглядеться
Сквозь голубую линзу дней,
И вдрызг заплаканное детство
Мне все желанней и родней.
Страна, где каждый час был первым,
Где каждый шаг был шаг вперед,
Страна метафор и гипербол,
Не закрывай своих ворот!
II

«Сколько стояла у окон — годами...»
* * *
Сколько стояла у окон — годами...
И не признаюсь — горю от стыда...
О подоконник! Ты слёз бороздами
Выбелен, вымыт — и чист на года!
О подоконник! Отметка предела,
Мой собеседник, свидетель, дружок.
Не прожила — прождала, проглядела,
В снежном стекле продышала кружок...
Под ветром осени петровской
Перчаток, шарфа, шляпы груз
Ей, ветренице с Маяковской, —
Ненужный хлам. Сестренка муз —
Моя. Как школьница с тетрадкой,
С уроков мчащая в сады,
Передник снявшая украдкой,
Поющая на все лады.
Листву с кустов смела подолом,
По лужам прямиком прошла,
Чернильных пятен с пальцев голых.
Холодных, алых — не свела.
Так беззащитна, так бесстрашна,
Не за щитом, раскрыв пальто,
Почти притворно-бесшабашна,
Почти небрежна. Но зато
Я вижу, в строчечной юдоли,
Лицом к лицу столкнувшись с ней,
Черту неколебимой воли
Полуребяческих бровей.
И языком шершавым ветра
Эпохи, а не ветерка,
Облизана, — в чернилах светлых
Ее рабочая рука.
Я выпрямляюсь в рост
С тобой наедине.
...Грузинский древний тост:
Твои печали — мне.
На здешних пустырях
Деревьев нет как нет, —
Трава, и пыль, и прах
С тех отгоревших лет...
Ночь в дот идет, под кров,
Роняя лепестки
На ржавые, как кровь,
Терновые мотки.
Меридиан, без звезд
Встречающий зарю...
Грузинский древний тост
Я тихо говорю.
На рубеже войны,
В притушенном огне,
В беспамятстве весны —
Твои печали — мне!
Своих невпроворот
Обид и черных дней,
Но с Пулковских высот
Чужие мне видней.
Ведет дожди норд-ост
Под стать поводырю...
Неповторимый тост
Тебе я повторю.
Где отпылал пожар
И вспыхнул свет в окне,
Как самый высший дар.
Твои печали — мне!
О Сулико! Ты бессмертна, как сны,
Неувядаемый сад Церетели!
И через век, до и после войны,
Как тебя пели, кому тебя пели...
Где ты? Тебя по войне размело,
По лагерям промочили осадки,
Частые снеги прошли и легло
Белое пламя тебе на лопатки...
Кровли зачинены, жены добры.
В тапочках легких, со стрижкой бессменной,
Где ты, любовь довоенной поры,
Не обретенная в послевоенной?!
Где же ты, где, Сулико? Почему
Не обрету я тебя, не оплачу?
В доме моем к очагу моему
Снег твой припал, весь твой снег, не иначе.
О Сулико! Стольких судеб рои
Пеплом летят, над цветами, над былью,
И соловьи, патефоны твои,
На чердаках покрываются пылью.
Все пережив, ты исчезла сама...
Только и жизнь не кончается с нами!
Как я упорствую! Снова грома.
Где ты, любовь? За какими горами?
«Родила меня мама в Кирове...»
* * *
Родила меня мама в Кирове,
Посередке последней войны,
На окраине неблокированной,
Необстрелянной стороны.
Читать дальше