Наталья Галкина - Забытый раёк - книга стихов

а между ними, смолы черней,
на скелете моста театр теней.

В каком-то темном веществе
все пятеро под низким сводом
судьбы, главою ко главе,
перед тектоном и просодом.

Война к концу, как ни темней;
зажаты рамкою формата,
все лица в высветах теней
прекрасны нищенским сфумато.

Мать бесконечно молода
и юн отец в пещерной клети,
лишь бабушка глядит туда,
где тьма рождает все на свете.

В улыбке робок детский взгляд,
дед счастлив, в кителе по выю,
и кукла в фотоаппарат
глядится, панночка на Вия.

Мгла Рембрандта, ее лучи
подобны отсветам над Летой,
и все на карточке — врачи,
кроме меня и куклы этой.

На заре великой фототрилогии
всех снимали по другой технологии.

И на наши, извини, незалежности
смотрят прадеды сквозь слой безмятежности.

И не пялится никто, и не косится,
время в веке их легко переносится.

Там в лугах хранит пчела мысль о пчельнике,
в колыбелях спят вожди и подельники,

там терпение и труд награждаются,
и куда-то серебро осаждается.

Останови мне эту птицу в полете,
только живою, слышишь, только живою.
Статуи — да; а что делать с магмою плоти,
если душа в ней плещет? Или с желною,
принадлежащей утром воздуха струям?
Вряд ли стоп-кадры даже старт или финиш.
Как всё текуче, право, и неминуем
знак миновать , только оком окинешь.
Видели, как летела, мелкая ора,
но наши мысль и чувства — мыта и выра;
нам остаются разве пятна узора
бабочки на булавке после эфира.
Что наша жизнь за пташка, что за плутовка.
Запахов шлейфы, звуков в образах милых,
всплески сердцебиенья, рифм огласовка.
Останови мне мгновенье! — О, я не в силах.

Где-то под Лугой
быстрая речка прозрачна,
глубока, что колодезь, в извилистом русле
мчит на закате
в полном молчанье,
а берег крут и обрывист,
разве что спрыгнешь или сползешь, —
как войти в воду?
Вечно тут солнце,
жизнь неприметна, невозмутима,
у серебристых ворот брезжат березы,
сияют спицы
бесшумных велосипедов,
бродят котята,
может, и ливенка дышит, еле играет,
бабушка смотрит в оконце,
жаворонок-солист на нити притинной,
тихое лето.
Где-то под Лугой, не знаю, не помню,
но где-то.

Оркестровкою нонета для мифических капелл
всех гречанок Мусагета скромный ФЭД запечатлел.
В профиль и вполоборота дивы с ног до головы,
вот сидят они на фото в обрамлении листвы.

То уток кустов неяркий, то основа лип в ходу;
видно, павловские парки с царскосельскими в ладу.
Складки, тени, флажолеты, старомодных струнных строй,
черно-белые портреты без обманки цветовой.

Эта в измеренье оном, та в Кастальском холодке
с серебристым камертоном в отчеканенной руке.
Снят немой суфлер Эола, хоры Павловских ветвей
и примкнувший к девам соло царскосельский соловей.

Все ипостаси черт твоих на бабочке фотоисчадий,
где негатив и позитив сокрыты в оттиске печати.

Тут притаился ряд миров полуискусственного толка,
откуда вышел ты на зов или нашелся, как иголка.

То губы ты решил скривить, а то нахмурился неловко,
тебя не может уловить оптическая мышеловка.

Слышишь на волне растений травный звон косы?
Таня, это тени, тени, армия росы.
Видно, местом время стало, место — муравой,
а когорты или алы рябью луговой.

Дросулитов разглядела, встала на бегу
и себя запечатлела тенью на лугу.
Весь фотоальбом скитаний в метках красоты.
Таня, это тени, Таня, так же, как и ты.

Мир не стар, но и не нов он, камерный факир,
от руки закомпонован, иллюзорен, сир.
Это только тени, Таня, цифровых цензур,
взглядов полное собранье, полное цезур.