Array Антология - Диалоги снаружи и внутри

Красный и свежий… Ветром
Парус мечты наполнен,
Белые крылья чаек —
Над виноцветным морем.

Шелк лепестков лощеных
Тайну хранит от взоров —
Сладостен и прекрасен,
В отсветах красных – розов,

Сок их семян незрелых —
Белая капля с красным
Разности яркость сродняя,
Не насыщает страстью.

Огненный сок цветочный
В жилах дрожит горячкой,
Млечными снами бродит
Мимо зрачков незрячих,

Теплыми лепестками
Веки легко смыкает…
В добрые руки маков
Вновь отдаю себя я.

Вместе с вечерней тенью,
Ужас, печаль и холод —
Смотрят пустыми глазами —
Как жизнь из цветка уходит.

Немая вялость горьких мертвых трав
Просителем из дальнего села
Для обретения законных прав
На эту жизнь, – застенчива, светла —
Стоит, переминаясь тяжело
В приемной у чиновного лица,
Вздыхает, мол, дорогу развезло…
Худая крыша… не видать конца
Осенней стуже… не могли бы Вы,
Пока зима внезапно не пришла…
Дровишек бы… не то среди листвы
Навряд дождусь от савана тепла.

Что? Лошадь?
Та, в яблоках?
Нет, крапчатая —
В горошек.

Жизнь – плоше.
Жемчуг – мельче.
Суп – жиже.
Ступни – площе.
Ноги – в калошах.
Редкая челка.
Кариес и подагра —
Не выйти на площадь.

В лес – дальше.
Щепки летят! —
Волкам страшно!
Дров – больше!
Взгляд – жестче.
Рысаки – сдохли.
На финише – серая
Старая лошадь.

Поэзия – колосс! Гигант! Мать-Родина,
У стоп которой я копошусь букашкою…
Она хватает меня за шиворот… так —
Щепотью – зажав большим и указательным —
Узловатыми и шершавыми, и-и!.. —
(ощущение, что вверх на скоростном лифте)
Поднимает к своему лицу и смотрит…
Вдруг резко подбрасывает – Лети, мол! Лети!
Я ору от ужаса. Ли-хо-ра-доч-но
И так быстро-быстро махаю крылышками —
Короткими, жалкими, маленькими – Ну!
Еще. Еще… Не держат. Не держат… Падаю!..
Обратно. Оземь шмякаюсь. Тушкой лежу.
Она головой качает – Не вышло, что же…
И снова меня – за шиворот. И снова…

Он здешний? Нет.
Но из обеих далей,
Из двух империй
Он берет начало.
И естество Его,
Как детство ветки гибко,
как пастбище —
Корнями укрепленно…
Он сведущ и невинен.

Уходим спать, оставив на столе
Для умерших и молоко, и хлеб.
Но Заклинатель смешивает планы,
Смежая мягко веки сновиденьем.
Он их зовет и заставляет выйти.
Он очищает от земных пристрастий.
Квадрат Он, как чехол, снимает с ромба…

Реальность новая не умаляет прежней.
Своя она для склепов и для спален.
Ей родственны – кольцо, кувшин и пряжка.

Славить! И к славе безмолвный идет поручитель.
Словно из камня руду выплавляя, бренный
Пресс Виноградаря – сердце поэта – вино изливает,
То, что залогом бессмертия и бесконечности служит.

Он безголос. Он в пыли. Он во прахе пролился.
Зной ощущая в крови и Божественной следуя Воле,
Каждый растит виноградник, в котором,
Сам – Виноградарь, и сам – Виноградные Гроздья.

Склеп Короля не подвластен дыханию тленья.
Туго натянутый лук превозносит Богини
Тень, от которой поспешно и ложь, и неведенье тают.

Он же стоять остается в распахнутой двери,
Не предлагая шагнуть за порог этой жизни, покуда,
Вся шелуха от плода, перезрев, не отстанет.

Лишь только у Славы довольно пространства
Для плача и жалоб. И винные нимфы —
Прозрачность и Ясность, – столь хрупкие в камне,
Стоящих на страже лишают опоры.
И плодом безумья становится старость —
Ее отрешенность ложится на плечи.
И детские прежние чувства теряя,
Как между сестер, ликование длящих,
Познав и тоску, и желания страстность,
Лишь плачу и жалобе можем учиться.
И платой становится длительность ночи,
Болезнь и внезапный, скользящий неловко,
Стоящий, как прежде, на карте созвездий,
Наш голос. Его дуновенье. Дыханье.