Array Антология - Диалоги снаружи и внутри

В малиновом мерцании угли
Вокруг пещер смиренно угасали.
Прекрасные березы в ночь бросали
Как свечи опаленные листы.
А там, вдали, на краешке земли,
Столетьями неслыханно раздольной,
Стояли под десницею престольной
Усыпанные звездами кресты…

Ты уйдешь далеко – на чужую дорогу,
Будешь версты обочиной долго искать.
Зубы крепко сцепив, к незнакомому богу
Обратившись, молитву впервые шептать.

И своими ль веригами страждущей воли
Непременно в продажном рассвете сверкнешь?
Будут блики смеяться. И в тихое поле
Ты, внезапно бледнея, зачем-то свернешь.

Но с каким наслажденьем восход устремится
За тобой из горнил раскаленных глубин!
И откликнется эхо в дурной огневице
Леденящего скрежета снежных лавин…

Обернешься… Подтаявший след на дороге,
На камнях лишь мерцанье луны – никого.
Да мелькнет чей-то крест на мгновенье убогий
Под кружащим листом во вселенной его…

Какой удивительный звук! Это – старая венская арфа.
Чайковский, Шопен! Я – на сцене средь моря цветов!
О, как горячо моя старая бабушка Марфа,
Таясь, перед ликом Мадонны молилась о том…

Ах, бабушка! Ей ли не помнить, как в стенах вокзала
Немецкий пилот средь обломков его умирал?
История – судьбы миров в жуткий узел вязала.
И бледный архангел на арфе ей гимны играл…

А я все ползла под обломками черной фанеры
Средь вздыбленных свастик в окрестный вселенский
простор.
И белой звездою – светящимся ликом Венеры
В полуночном мраке горел чьей-то бабушки взор…

Ах, бабушка! Я ли с крыльца твоего с белым бантом
На русой косичке плыла по орбитам планет?
В столицу, Москву! И сквозь годы большим
музыкантом —
Уже утонченной арфисткой иду в белый свет.

Афиша, театр… Я – под светом пылающей рампы!
Ах, бабушка! Ты дождалась все же этого дня!
За тысячу верст в тусклом свете облупленной лампы
На главной газетной странице увидишь меня!..

О, сколько же лет… Я пришла к ней —
к ослепшей уж Марфе.
Стою под окошком. С пластинки чуть слышен романс.
Простит ли?.. Ведь я никогда не играла на арфе.
Играли меня… В блеске лезвий ножей в преферанс…

Что странно в том? Ты стал однажды жертвой клеветы?
Но это лишь явленье неподсудных древних истин.
Еще не раз Служитель их возьмет холсты и кисти
И разукрасит все твои дороги и мосты.

Он тоже человек! Он ненавидит подлеца!
И, ласковой Фортуне молодой целуя руки,
Он, долг отдав ей, полон вдохновенья сладкой муки,
Чистейшую слезу смахнет с горящего лица.

Что странно в том! Палач с секирой не приемлет лжи!
И чист его мундир, закон достоинства и чести.
И вы с ним, словно братья-близнецы, отныне вместе
Пойдете собирать в мешок колосья спелой ржи.

Что странно в том! Но ты из глубины души эссе
Достанешь, бросив на пол покосившейся светелки…

Уйдешь… Присядешь в пыльные сосновые иголки,
Последнюю версту обняв, рыдая на шоссе…

Развилка… Замерзающие ели…
То гаснет, то опять горит фонарь.
Звезда сквозь наползающую хмарь
О чем-то тихо плачет безутешно.
О чем ее беда? Не обо мне ли?
Не я ль ее осколки в эту ночь,
Обжегшись, соберу в ладонь и прочь
Уйду, как призрак, теменью кромешной?

Где даль ее промозглая таится,
И что он мне, бездомному, сулит?
Под ветром ли заиндевевший скит
С огнем в окне свечи его нетленной
Иль зоркие глаза седой волчицы?..

И, к сердцу прижимая звездный тлен,
Я вдруг почувствую всей кожей плен —
Жестокого величия вселенной…

Что ты знаешь, скажи, о возвышенной грусти,
Об огромной душе, охладевшей, пустой,
О старинной иконе над свечкой святой
И о времени этом в обличии монстра?
Неужель ты не видишь, мое Захолустье,
На ветвях молчаливых березовых крон —
Эту белую-белую стаю ворон?
Не ордынское ли золотое потомство?