Феликс Чечик - Неформат

Бесполезно… Бессонницы ад
полюби, — и отныне
ты уже не уснёшь, как фанат,
без смычка Паганини.

Было… Не было… Было, —
только сплыло давно.
И душа разлюбила
звуковое кино.

Потому что — за годы,
что сводили с ума,
как осенние воды
онемела сама.

оставаясь в тени
эту тень полюбя
свою лямку тяни
и затянет тебя
беспросветная жизнь
сделай выдох и пей
и за лямку держись
как за землю антей

колокольчик полегче
звени ни по ком
тихий ангел с предплечья
взлетел мотыльком
и летит и ему
светит словно звезда
остановка в крыму
на пути в никуда

Просто сердце отключим,
чтобы слышать без мук,
деревянных уключин
по-над речкою звук.
Пересохнет, мелея
речка с каждым гребком,
ни о чём не жалея,
не скорбя ни о ком.

даже не думай об этом
выброси из головы
летом дождями отпетом
выползти из травы
спрячься в траве как улика
ляг на прохладное дно
поползновенье улитка
мокрое в общем пятно

Стать деревом… Не все ли
равно — каким и где:
среди песка и соли,
с молитвой о дожде.
Или в лесу бездонном,
не знающим границ, —
для насекомых домом
и родиной для птиц.
Стать деревом, навеки
молчание храня,
покуда дровосеки
не вырубят меня.

продержится такая
погода до весны
метель не умолкая
озвучивала сны

и музыкой метели
укрывшись с головой
мы до весны смотрели
чужие сны с тобой

Гаэтано Доницетти…
Это музыка без нот,
это пойманная в сети
птица плачет и поет.

Предпочел бергамским вязам
паутинную тюрьму
или реквием заказан
не кому-то, а ему?

Обреченная попытка —
жить в раю, забыть про ад,
и любовного напитка
выдыхающийся яд.

Всё образуется само —
проверено собой.
С небес пришедшее письмо,
отправлено судьбой.
Оно дошло, и не могло,
конечно, не дойти,
но опоздало, как назло,
за столько лет в пути.
Ах, поседела голова
ещё и потому,
что судьбоносные слова
погружены во тьму…
Пока бодался с темнотой, —
любимая во сне
всё, до последней запятой,
пересказала мне.

По свежевыпавшему снегу,
среди октябрьской зимы,
к теплу, к ночлегу
идём не мы.
За то, что прожитого бремя
не раздавило нас с тобой,
нам аплодировало время
несуществующей листвой.
И замерзающая птица
нам пела молча, как во сне,
где я тебе не буду сниться,
и ты не будешь сниться мне.

Не зрелищ ради — ради хлеба,
закладывая виражи,
заретушировали небо
пикирующие стрижи.

И сразу потемнело как-то
и все преобразилось вдруг,
от предвкушения заката
и от безмолвия вокруг.

Не дано: ни тебе и ни мне,
(слёз не надо — не надо истерик),
на волне — на солёном коне
прокатиться — разбилась о берег.
Но зато: на морском берегу,
где трава-мурава не примята,
ржут, дурачатся, как на лугу,
пенногривые жеребята.

заморили червячка
закопали тчк
летний дождик между прочим
несмотря на то что слеп
разродился многоточьем
заморённому вослед
взял и ожил червячок
жизни радуется снова
извиваясь дурачок
на крючке у рыболова

Из тех, кто остался в живых —
не выжил никто,
по средам бываю у них
в небесном лито.

Мы хлебное пьем, и вино
течет по усам,
и нам наплевать, что давно
закрылся сезам.

Нам так хорошо в тишине,
что нам не до слов,
и вдов нам не жалко и не
увиденных снов.

Мы столько их видели за
короткую смерть,
чтоб снова друг другу в глаза
с любовью смотреть.

При неизбежном расставании, —
жизнь не становится ясней.
На пионерском расстоянии
танцуем буги-вуги с ней.