Феликс Чечик - Неформат

Кроссовки и форму повесил на гвоздь
и больше высот не беру,
и время — незваный, но избранный гость
погасло свечой на ветру.

Я русский забыл и не вспомнил иврит
и думать о будущем влом.
А чайка над морем, как Брумель парит,
воды не касаясь крылом.

Он смотрит на закат, — ему
плевать на свет, плевать на тьму,
плевать на будущее даже.
И по слогам читает он
чистописание ворон
на средиземноморском пляже.

В ожидании сына с войны —
мы с тобой перевидели сны, —
до единого все — не осталось
сновидений на старость;
проживем и без них — не впервой,
нам бы только увидеть его,
краем сердца, как если бы глаза…
Сериал под названием «Газа».

шагая в ногу
с самим собой
на бег нередко
переходя
любил дорогу
над головой
где неба клетка
а в клетке я

Внезапно стало ясно,
легко и беспечально,
что жизнь была прекрасна
и вовсе не случайна.

Внезапно стало просто
и необыкновенно,
и я болезнью роста
переболел мгновенно.

Ничтожные детали,
и запахи и звуки,
внезапно перестали
быть средоточьем муки.

Забудется «где»,
но запомнится, как
ходил по воде
и тонул в облаках.
Но выплыл давно, —
безразлично уже —
небесное дно
сухопутной душе.

У прошлого, как у зимы,
почти, что не осталось тайны:
лишь вертикальные дымы,
да небеса горизонтальны.

Воспоминаний кутерьма —
разоблачённая морока,
где красна девица зима,
как чёрно-белая сорока.

Не усложняй! И так всё сложно,
учись у декабря — смотри:
как просто — проще невозможно
сидят на ветках снегири.
Укутанные в пух и перья,
изнемогая от жары,
они украсили деревья,
что новогодние шары.
И обмороженная ветка
предоставляет им ночлег,
и долгой ночью, редко-редко,
очнувшись, стряхивают снег.
Не усложняй! А на рассвете
проснись ни свет и ни заря
от репетиции на флейте
державинского снегиря.

От слов кружится голова —
родных, как иностранных.
У Константина — кружева,
а у Бориса — пряник.

Они украсят нашу жизнь
и подсластят пилюлю,
и мы, на воздух опершись,
в кармане спрячем дулю.

Потом печаль с лица сотрём
и станем полнолуньем.
А Тула — бредит декабрём,
а Вологда — июнем.

Перечитывая прозу
К о валя в который раз,
не нарадуюсь морозу
и теплу любимых глаз.
Будто заново откроешь
мир в морозной тишине,
где рябиновая горечь
тихо светится на дне.

ему ему ему
оставившему свет
ушедшему во тьму
на сорок тысяч лет
навечно навсегда
без отдыха в пути
пустынная звезда
свети свети свети

не удержала цадик грешник
католик русский иудей
соломинка в один из вешних
декабрьских дней

не удержала не сумела
как ни старалась не смогла
соломинка и саломея
ночная мгла

Твердь небесная или обуза.
Свет нездешний и тамошний мрак.
Из священного профсоюза
Выхожу… И не выйду никак.
Потерпеть. Не показывать виду.
Столько зим промолчать, столько лет.
Подожди, дорогая, я выйду…
Тьма кромешная. Выхода нет.

Бездомны твои улитки, —
классические бичи:
бродяги и недобитки
невидимые в ночи.
Свободны, как ветер, ибо —
привязаностей никаких,
ни треска, ни вскрика, ни всхлипа, —
лишь мокрое место от них.
Мои улитки — другое, —
у каждой дом и очаг,
живут и не знают горя,
особенно по ночам.
Уютно, тепло и сухо,
и слышится детский смех,
и мокрое тело духа
блаженствует без помех.
Но странное дело — эти
завидуют тем, пока
бредут они на рассвете
на небо за облака.