Евгений Афанасьев - Угол зрения

А больше всего по душе Роме дедушкины кролики. Любит он их кормить свежей зелёной травой. Едят, перебирают челюстями быстро-быстро и глазками так ласково посматривают — будто благодарят. Есть среди них один кусачий, но и с ним Рома нашёл общий язык. Овцы и корова — не то, на руки не возьмёшь. Не погладишь. Да и больно уж непослушные.

Вообще-то Рома себя уже считает взрослым, хотя и в детский садик ходит. Есть у него свой настоящий трёхколёсный велосипед. Садится на него как заправский гонщик и совершает виражи вокруг дома. Можно бы и по улице, но там уж больно много ям да колдобин. Говорят, скоро и по деревне проложат асфальт. Хорошо это или плохо будет, Рома затрудняется сказать. Вообще-то ему больше по душе нежная зелень деревенской пожни.

Нравится Роме смотреть, когда на поле за домом приезжает трактор. Идёт он, грохочет мотором, а сзади плугов — тёмные полосы земли переворачиваются. Или косить начнёт — трава сзади косилки ложится рядами ровно, будто зелёная лента. Бывал с бабушкой и на ферме. Там теперь за людей делают всё машины. Молоко прямо от коров идёт по молокопроводу в большую цистерну. А потом его увозят на молокозавод. Молоко Рома любит — вкусное оно, а теперь знает, как его получают.

Видал и как дед дуги гнёт — приспособление у него такое есть. В те дуги запрягают лошадей. А лошадей Рома видел всего несколько раз — мало их осталось. А хотелось бы прокатиться. А лучше — на тракторе. Он, говорят, за сто лошадей может работать. На нём можно и пахать, и сеять, и хлеб убирать. Рома решил: когда вырастет, станет механизатором. Так и сказал недавно дедушке с бабушкой: не поеду зимой в город в детский сад — у вас в деревне останусь!

Впервые мы встретились с Сашей лет тридцать назад. В те годы на селе появилось звуковое кино. Как на праздник шли мы, деревенские мальчишки, в соседнюю деревню, сжимая пятаки, выпрошенные у матерей, чтобы посмотреть «Чапаева», «Щорса», «Броненосец Потёмкин». В тот вечер в Страшеве показывали звуковой фильм «Путёвка в жизнь». Клуб был битком набит, и нас не пускали. Кое-кому из ребят удалось проскользнуть через форточку. Набрался смелости и я. Но только успел просунуть голову, как чья-то большая и сильная рука легла на меня:

— Ты это куда?

Я замер. Украдкой повернул голову и увидел добрые, насмешливые глаза. Кино в тот вечер так и не посмотрел, убежал. Зато потом не пропускал ни одной кинокартины, которые показывал Саша Лукин.

Любил я смотреть, как он кудесничает возле аппарата. Один миг — и ожили на экране легендарные герои, дальние чудесные страны, и мы, как завороженные, смотрели, смотрели… А по дороге домой нам казалось, что небо — это не небо, а беспредельное море, и облака — не облака, а те далёкие таинственные острова, и дорога ведёт нас к этим неведомым странам, к невероятным приключениям.

Потом — война. Трудное было время. Под Вязьмой часть, в которой Саша служил, попала в окружение. Очнулся — кругом колючая проволока… Смерть. «Бежать! Во что бы то ни стало бежать!» — первое, что он успел подумать, и снова потерял сознание.

Долго выхаживали Сашу товарищи. И могучий организм победил. Смерть отступила.

…Тёмная ночь. Между рядами колючей проволоки медленно движется фигура немецкого часового. Вот он дошёл до поворота. Сверкнула зажигалка. Светлячок сигареты поплыл обратно. И вдруг исчез. Не видно уже и тёмной фигуры. Во мраке мелькнуло несколько теней. Хрустнула где-то ветка. И снова тишина.

…К утру друзья были уже далеко. Жгло в груди. Воспалённые губы шептали: «Пить!» А над головой ласково шумел вековой бор. Здесь в лесу Сашу Лукина с друзьями подобрали смоленские партизаны.

Горела земля под ногами оккупантов. Эхо взрывов потрясало леса. Летели в воздух мосты, кувыркались под откос вражеские эшелоны. А с востока поднималось исполинское зарево. Всё явственнее, слышнее канонада, всё сильнее захлёстывает сердце радость: «Свои!»

И вот он — незабываемый день! Первый краснозвёздный танк! Летит в небо, раскинув по-детски руки, побледневший от радости и испуга голубоглазый парень в танкистском шлеме: «Не убейте же! Черти!»

Снова армия. Снова свои. Крепко сжал Саша автомат. Гитлеровские полчища отступали. Всё голубее становилось небо. Всё ближе день победы. В одном из боёв вражеская пуля снова сразила рядового Александра Лукина.

…Как тяжело и обидно видеть над собой ясное небо, знать, что где-то рядом свои, товарищи, и лежать беспомощным, неподвижным. В воспалённом мозгу мелькают образы из прошлого. Вот рядом, словно из тумана, выросла девушка, та, далёкая, из невозвратимой юности. Но почему она здесь? И почему у неё усы? Какие грубые сапоги! А взгляд? Где же он видел этот взгляд? И вдруг… страшная тупая боль калёным железом прошила мозг.