Евгений Евзельман - Как на Дерибасовской, угол Ришельевской

Я заглянул к портному на неделе:
Реально обновить прикид пора.
И лапсердак налазит еле-еле,
И на портках приличная дыра.

Нет, я не Зверев, и не Слава Зайцев.
Мне, если честно, очень всё равно
Что надевать: «Версаче» иль «китайца».
Одежда – не французское вино.

Хотя, конечно, выглядеть прилично
Необходимо. Вдруг не так поймут.
И я, скопив сантИметр наличных,
Решил сменить поношенный хомут.

Лет пять назад мне говорила Фира,
Что есть в Одессе чудо-модельер.
Его прапрадед одевал полмира.
Дюма, Гюго, и даже сам Мольер

Стояли в очередь, заказывая платье.
Он шил как Бог. А родственник его
Сегодня шьёт для всей кремлёвской знати,
Включая деверя министра одного.

Зовут его Накойхер-Рабинович,
Это почти как Мамин-Сибиряк.
Он сделал мне улыбку, хмуря брови
Туда, где нос светился как буряк.

Пока я прекращал дрожать колени,
Он снял очки и медленно спросил:
«Вам тройку, как носил товарищ Ленин?
А может китель, как грузин носиль?»

Сказать, что я опешил, будет просто.
Столбняк с поносом это ерунда!
Ответить на его вопрос вопросом?
Ни в коем случае! И я воскликнул: «Да!»

«Простите, Ваше «Да!» оно – «Согласен»?
Мне можно начинать снимать размер?»
А я кивнув, подумал: «Мир прекрасен,
Ведь его сшил одесский «модельер!»

Гонимый радужными мыслями о сале,
Я ранним утром посетил Привоз.
Меня на входе красочно послали,
И даже не спросили: «Вуз и дос?»
Такая радость это постоянство.
Промчались мимо просвещения года,
Не нарушая нашего пространства.
И стало быть, «Одесса» – навсегда!

Как-то летом Зяма Блох
Встретил Розу Шлиппентох.
Предложил сходить в театр,
А она сказала: «Ох,
Зяма, отпусти стоп-кран.
Вспомни слово «Ресторан»,
А потом играй в Шекспира,
Млея от душевных ран».
Посмотрев на кошелёк,
Зяма поостыл малёк.
Там скопилось за три года
Лишь на семечек кулёк.
Роза тут же поняла
Ценность этого орла.
И, смахнув с ресниц влюблённость,
До трактира побрела.
Зяма, прослезив глаза,
Ей обиженно сказал:
«Внешне, вроде бы, Джульетта,
А в реальности – коза».
Роза, услыхав такое,
Показала жест рукою,
И, вильнув своей кормой,
Нежно спела: «Милый мой,
Понимаешь ли в чём дело,
Ты – Ромео, не Отелло.
Раз на виски денег ёк,
Выпей йаду, паренёк».

Главное – правильно слушать людей,
ибо мудрость народа неисчерпаема!
А про иронию и говорить не стоит.
У нас голодный сорок сытых стоит.

Два ночи. Люди сделали уснуть.
В Одессе на причале всё иначе:
«Народу, как тогда! Не продохнуть».
«Одно отличье – на конях не скачут».
«Баулы, чемоданы, рюкзаки,
Пять ящиков с таинственной поклажей,
Всё под охрану взяли «казакИ».
«И лестницу Потёмкинскую даже!»
«Шо це таке? Куда бежит народ?»
«За белыми настал черёд до красных».
«А может, не дай Бог, пришёл тот год,
Когда нас осчастливят всяко разно?»
«Зачем нам лучше, если не секрет?
Потом же всё равно пинком под гузно».
«Вы помните за Ленина декрет
«Отнять и поделить»? По-моему, грустно».
«Так грустно, что икота целый день.
Впустую даже самогон и сало».
«Так шо там робыцця?»
«Похоже, быть беде,
Колы свыння собаку покусала!»

Ответьте честно, где ещё народы
Так перемешаны во всей своей красе?
Где ненависти нету, а уроды
Остались на нейтральной полосе?
Живут себе, друг другу не мешая,
Делясь культурой, и едой делясь.
Как это всё Одессу украшает,
И с райским местом подтверждает связь.
Смешны потуги всех мужей учёных.
Так очевидно, что библейский рай
Был не в Месопотамии хвалёной,
А здесь, в Одессе. Убедить? Давай.
Скажите честно, вам известно место,
Где «Эсперанто» до сих пор живёт?
Где вместе для мацы готовит тесто
Беспечный, жизнерадостный народ?
Где молдаван торгуется на идиш
Покруче, чем известнейший раввин?
Где все товары «мировые» видишь,
И сомневаться в этом нет причин?
Где каждая жена, подобно Еве,
С невинным видом ест «запретный плод»?
И ей плевать, что муж пылает гневом.
«Всю жизнь испортил етот адиёт!»
Тут и зверей диковинных повсюду.
И каждой «твари» пара есть всегда.
За бегемотов говорить не буду.
Нема их, но ведь это ерунда.
А главное, приедешь раз в Одессу
И влипнешь не на время, навсегда.
Поскольку до Одессы интересы
Не оставляют сердце НИКОГДА!