Евгений Евзельман - Как на Дерибасовской, угол Ришельевской

Я за Одессу снова кипишую.
Жлобы до «мамы» домогаться стали.
Готовят провокацию большую.
Нам Жукова пришлёт товарищ Сталин?
Без ликвидации никак, такое дело.
С поганцами не выйдет по закону.
И страсти накалились до предела.
Босота молится на фарт, как на икону.
Опять настало непростое время.
Закономерностью попахивает это.
Ну, посудите сами: гнёт и бремя.
Знакомое развитие сюжета?
В семнадцатом уже однажды было —
Шпана покоцала погон городового.
Всегда на силу есть другая сила.
Не дай Бог повторение такого.
Нас явно провоцируют на бойню.
Лютуют халамидники открыто.
Одессу затянуло жуткой вонью.
Все нычки в катакомбах вновь отрыты.
Ну шо, братва, палундра или шухер?
Погоним шушару кормить на море крабов?
Спокойствие – удел навозной мухи.
С нас делают болезненных и слабых!
Нехай не думают себе, мы все в тельняшках.
Пусть валят, от греха. Пока не поздно.
Одесса-мама, вместе нам не страшно.
Прочухайте, я щас вполне серьёзно.

Мороз и солнце. День «чудесный»!
Дюк околел, хоть и железный.
Цыгане, шумною толпой,
Товар толкают бесполезный.
По улице туда-сюда
Шныряет бабушек орда.
Что греет их, мне неизвестно.
И я, изобразив повесу,
До жизни сделал интересу.
Размазав сопли как духи,
Народу стал читать стихи.
Три первых фразы за лиман.
Потом за гелд, што нет в карман.
И про красавицу Марусю.
Пусть знают, я на ней женюся.

Вдруг слышу:" Что за балаган?
Кто разрешил? Слезай болван!
Что значит правнук бабы Муси?
Ты дружишь, паря, с головой?»
Кричал в лицо городовой
«У ей детей – два серых гуся!»
«Так то ж в Одессе, а в Крыму
У Муси был Роман. Ему
Она оставила с долгами
Моёво дедушку Фому».
«Фома по батюшке Ильич?»
«Вообще-то он Романович.
А Вам с какого перепугу?»
«Залётная, выходит, дичь.
Пойдём, милок, со мной в участок.
Стихи звучат там очень часто.
Без денег могут и постричь,
Коль распознают лиходея»
«Послухайте, у мне идея
И очень надо по нужде.
Первач от Фиры Вас согреет?»
Я расстегнул своё пальто
И вытащил зелёный штоф.
Городовой принял посуду…
Прошло с тех пор немало лет,
Но не меняется сюжет.
И платит за себя поэт,
Чтобы стихи читать повсюду.

Ша, шарамыжники! Я буду за Одессу
Сейчас бакланить. Кажется пора,
Пока ракУшками не заросла ПерЕсыпь,
И контра не кричит вовсю: «Ура!»,
Сказать: «Прости меня, Одесса-мама,
За всех биндюжников из старого портА.
За подлецов прости. За их рекламу.
За то, что нету жизни ни черта!»
Ты видела такого, что стихами
Не описать ни Пушкину, ни мне,
Как дураки сменялись дураками,
Как ты горела в адовом огне…
Мы не сидели по домам, как трусы.
Как крысы не бежали с корабля.
Твои мальчишки – вечные матросы
Костьми ложились в битве за тебя!
И фраерам сегодняшним отвечу:
«Сюда смотрите, типа господа,
Вы – просто ветер, что летит навстречу,
А мы с Одессой-мамой НАВСЕГДА!»

Давиду Марковичу Гоцману на долгие годы

Нам балаболят штота за Одессу.
Мне делается грустно и печально.
Бикицер, на гальюн всю ету прэссу.
Родиться тута нада, изначально.
И первый вздох, что с запахом лимана.
И первый променад по Арнаутской.
И первый чирь с заезжего кармана,
И первый жлоб, которого отбуцкал.
И первое свиданье у Фонтана…
И первый поцелуй в ногах у Дюка.
И ночь бессонная у Нёмы-капитана,
И участковый, лысая гадюка.
Они мне топчут про Одессу-маму.
Нехай поищут ухи посвободней.
Я заявляю искренне и прямо:
За город свой пойду ув преисподню.
Рвани от горла до пупа свой тельник новый.
И бески ленточки в зубах до боли стисни.
Одесса, чуешь? Мы опять на всё готовы!
Командуй, Мама!!! И вперёд, до новой жизни!

На самом деле было так:
Определив нехватку чувства,
«Король» сказал: «Гоп-стоп – ништяк,
Но очень хочется искусства!

Сегодня будем делать бал.
Я лапсердак надену новый.
Не наш одесский самопал,
А от Кардена, самый клёвый!

Наймите лабухов крутых;
Япончик будет веселиться.
И сделайте позвать блатных,
Шалом, братва, как говориться.