Александр Милитарёв - Охота за древом

Эта перемена отражена в названии сборника.

«Homo tardus», «Поздний человек» — это поздний, нынешний Милитарев. Одновременно сюда принадлежит и сильная коннотация: позднее отцовство автора. Формально она зафиксирована в особом цикле «Второе отцовство», но ощущается и в других местах.

Сразу за вступительным стихотворением следует ретроспективный раздел — «Из книги „Стихи и переводы“». Новая публикация, в виде специального раздела, однажды опубликованных стихов селективна: ясно, что отобраны те, которые автор особенно ценит. О них мне приходилось однажды писать (см. выше — Б.М.Бернштейн «Выходя из берегов»).

Предпоследний раздел книги можно счесть заключительным, поскольку последний относится уже к другому роду — переводческому. Он, этот предпоследний раздел, назван «Из цикла „Охота за древом“». Осторожное «из» объясняется, видимо, тем, что автору случалось прикасаться к древу и в других местах — например, в разделе «Из книги „Стихи и переводы“»… Это там было сказано: « …но не здешних лесов наше древо ». Таковы бывают антиномические шутки таксономии: что делать, если среди опубликованных ранее стихов генеалогические мотивы уже прозвучали? Таксономическое притяжение класса «уже прозвучавших» оказывается сильнее притяжения класса «генеалогических»…

Впрочем, книга есть свободное собрание разных текстов, хотя и структурированное: ничто не мешает читателю группировать их по-своему. Пазл можно сложить иначе — и тогда стихи о причастности исповедального сознания к потоку исторической жизни племени, рода, семьи сойдутся в отдельную фигуру, где корни, ствол и крона древа будут лучше различимы.

Как раз в прежних стихах переживание причастности получило сильнейшую форму — отождествления. Начинается с отсылок к библейским началам.

Или:

Или:

Это «я», замещающее «он» или «они», или, хотя бы, «ты», сплавляет поэтическое изображение с личностным проживанием.

Прием не нов, но литературный возраст не ослабил его нисколько — нужно только, чтобы прием попал в верные руки.

Давайте прислушаемся. «Я быть устал…» Почему «быть», почему не «жить»? Потому что так надо: тут не отдельное проживание собственной биографии, но расширение «я» до рода — речь о родовом участии в бытии. В следующих строках говорится об особом качестве этого присутствия.

Прослеживая раскрытие свернутого «я быть устал» ( или не менее емкого «моря красного»), еще раз оценим ассоциативную плотность письма. Она такова, что, кажется, между наличными строками сначала были (или должны быть?) другие, разбавляющие строки — вербальное связующее, соединяющее и удерживающее блоки метафор. Но связующего нет. В лучших, истинно милитаревских стихах строки-тропы кладутся всухую; так древние греки ставили колонны и выкладывали стены своих храмов — без цемента и известки, о которых ничего не знали. Иначе сказать, между строками спрессованы интеллектуальные полости, мыслительные формы, которые нам предстоит заполнить воображением, памятью, эрудицией. Так, строка «по горло красным морем залита» играет с чудом перехода через Красное море: тогда море расступилось, а ныне его вербальный двойник обернулся кровавым потопом. Еще дальше вглубь времени уводят «кони фараона». Ибо откуда у фараонов кони?

Известно, что египтяне Древнего царства, в их числе и строители великих пирамид, не знали ни коней, ни колесниц, обходились без них и фараоны Среднего царства. Революционная военная техника хлынула в Египет с нашествием гиксосов — этим завоеватели-кочевники и победили египтян, земледельцев, людей реки. По нынешним представлениям, загадочные гиксосы представляли собой гетерогенный этнический конгломерат. Египтяне заимствовали у завоевателей новую технику, вместе с соответствующей терминологией. И вот — египетские слова, связанные с колесничным делом, включая коней , скорей всего, заимствованы из древнееврейского или его прямого предка — общеханаанейского 71.

Не носители ли этого языка были — в полиэтническом конгломерате гиксосской орды — носителями этих технических умений? Невидимая перспектива исторических и мифологических ассоциаций, порожденных двумя строками сонета, уводит к общей теме незаслуженного возмездия. «Месть красного моря», «египетская месть»: за каждое свершение и каждый дар моему народу приходится платить последнюю цену. Еще шаг — и мы, вместе с Милитаревым, задумаемся об античности, а за ней о христианстве… Все это — семантические окрестности текста высокой плотности: