Александр Милитарёв - Охота за древом

А когда в туман над рисом солнце медленно легло,
у воды она под банджо пела мне «кула-ло-ло».
И глядели мы, обнявшись, прислонясь щекой к щеке,
на слонов, бредущих с грузом, и на лодки вдалеке.
Бухтой шли слонов ряды,
в грязи чавкали следы —
так там тихо, что молчишь ты, будто в рот набрал воды
на дороге в Мандалей…
But that’s all shove be’ind me — long ago an’ fur away,
An’ there ain’t no ’busses runnin’ from the Bank to Mandalay;
An’ I’m learnin’ ’ere in London what the ten-year soldier tells:
«If you’ve ’eard the East a-callin’, you won’t never ’eed naught else.»
No! you won’t ’eed nothin’ else
But them spicy garlic smells,
An’ the sunshine an’ the palm-trees an’ the tinkly temple-bells;
On the road to Mandalay…

I am sick o’ wastin’ leather on these gritty pavin’-stones,
An’ the blasted Henglish drizzle wakes the fever in my bones;
Tho’ I walks with fifty ’ousemaids outer Chelsea to the Strand,
An’ they talks a lot o’ lovin’, but wot do they understand?
Beefy face an’ grubby ’and —
Law! wot do they understand?
I’ve a neater, sweeter maiden in a cleaner, greener land!
On the road to Mandalay…

Ship me somewheres east of Suez, where the best is like the worst,
Where there aren’t no Ten Commandments an’ a man can raise a thirst;
For the temple-bells are callin’, an’ it’s there that I would be —
By the old Moulmein Pagoda, looking lazy at the sea;
On the road to Mandalay,
Where the old Flotilla lay,
With our sick beneath the awnings when we went to Mandalay!
On the road to Mandalay,
Where the flyin’-fishes play,
An’ the dawn comes up like thunder outer China ’crost the Bay!
Поросло быльем все это — вечно прошлое милей,
но автобусы не ходят через Сити в Мандалей.
Вспомнил в Лондоне я: был там меж служивых старых слух:
«Кто услышал зов Востока, ко всему на свете глух».
И плывут издалека
пряный запах чеснока,
колокольный звон на храмах, солнце, пальмы, облака
по дороге в Мандалей…

Я сносил подошв полсотни на булыжных мостовых,
а за чертов смог плачу я ломотой в костях моих.
В Челси я гулял и Стрэндом с сотней баб, на вкус любой,
про любовь они толкуют, да какая там любовь…
Лица грубы, а какой
дух от тела — боже мой!
У меня была и чище, и нежней в стране другой
по дороге в Мандалей…

За Суэц хочу — к востоку, мне б доплыть до той страны,
где дожить свой век мечтаю, где добро и зло равны,
где без заповедей можно жить, всю жажду утолив,
возле пагоды Малмейна, лежа глядя на залив,
в Мандалее, в бухте той,
где судов качался строй
с дней, когда мы в Ирравадди флот ввели британский свой.
Стайки рыбок над волной
в Мандалее, в бухте той,
где восход встает с Китая и горит перед тобой…

If you can keep your head when all about you
Are losing theirs and blaming it on you,
If you can trust yourself when all men doubt you,
But make allowance for their doubting too;

If you can wait and not be tired by waiting,
Or being lied about, don’t deal in lies,
Or being hated, don’t give way to hating,
And yet don’t look too good, nor talk too wise:

If you can dream — and not make dreams your master;
If you can think — and not make thoughts your aim;
If you can meet with Triumph and Disaster
And treat those two impostors just the same;

If you can bear to hear the truth you’ve spoken
Twisted by knaves to make a trap for fools,
Or watch the things you gave your life to broken,

And stoop and build ’em up with wornout tools:
If you can make one heap of all your winnings
And risk it on one turn of pitch-and-toss,
And lose, and start again at your beginnings
And never breathe a word about your loss

Если ты будешь трезв, когда теряют
все голову, тебя ж во всем виня,
верен себе, когда не доверяют
тебе свои, за то их не кляня,

если готов в нужде хранить терпенье,
оболганный — жить правдой до конца,
зла не держать при общем озлобленье,
но из себя не корчить мудреца;

если умеешь сны не путать с явью,
силен умом, не им одним живешь,
равно готов и к славе, и к бесславью,
не ставя этих двух химер ни в грош,

и выстоишь, когда лжецы тенета
из слов твоих для простаков сплетут,
а дело твоей жизни канет в лету,
и ты с нуля начнешь сизифов труд;

если ты на кон то, что даровала
судьба, все вмиг метнешь, в горсти собрав,
и проиграешь, и начнешь сначала,
ни стона сожаленья не издав;
If you can force your heart and nerve and sinew
To serve your turn long after they are gone,
And so hold on when there is nothing in you
Except the Will which says to them: «Hold on!»

If you can talk with crowds and keep your virtue,
Or walk with kings — nor lose the common touch,
If neither foes nor loving friends can hurt you,
If all men count with you, but none too much;

If you can fill the unforgiving minute
With sixty seconds’ worth of distance run —
Yours is the Earth and everything that’s in it,
And — which is more — you’ll be a Man my son!
если ты сможешь жилы, нервы, сердце
заставить дважды на износ служить,
встать вновь, когда в тебе — за гранью смерти
все, кроме воли и команды «жить!»;

если сумеешь спор держать с толпою
без страха и на равных с королем,
считались чтоб — не слишком — все с тобою,
а груз вражды и дружбы — нипочем;