Ханс Бёрли - Из современной норвежской поэзии

Настанет лето - и сполна поймешь:

велик художник, мастерством дарящий

наш мир земной, где мотылек летящий

на акварель китайскую похож.

Большой художник сделал перерыв -

каникулы в июле. Этот гений

лишь в августе возжаждет откровений,

манеру обновив и закалив.

...Теперь его удел метаморфозы.

Он солнечною краской куст покрыл -

и тот расцвел в избытке дивных сил,

и как вулканы маленькие розы.

В траве кузнечик зеленеет яро,

лесная снедь краснеет как на грех...

Он окунает кисточку в орех -

для воплощенья детского загара.

Он также из плеяды маринистов.

Напишет пену и прибой - и вот

все вымокло! А написал восход -

и слышно, как петуший крик неистов.

Он, хоть и пишет в гениальном раже,

в награду не получит ни гроша...

Но так его работа хороша,

что осень уготовит вернисажи!

Бессмысленным измученные спором,

мы говорили то поврозь, то хором.

Упрямая по-женски, ты ворчала

и правоты моей не замечала.

А я костил всех девушек на свете

за доводы немыслимые эти.

Конца не видно было поединку,

и крикнул я в сердцах: «Смени пластинку!»

Задумавшись лукаво на минутку,

в траве ты отыскала незабудку

и сорвала ее, сказав: «Красивы

цветы, затем что вовсе не болтливы.

Цветку доступно подлинное знанье

и правота. Но он хранит молчанье».

О, чудный аргумент! Давай, родная,

жить как цветы - ни слова не роняя.

Перевод Е.Аксельрод

С Эгейским морем встретясь, каждый раз

игрой забавной тешимся вдвоем.

Безумны мы, могли б сказать о нас -

эпические песни с ним поем.

Сперва на древнегреческом - оно,

я - после: так у нас заведено.

Сегодня море принесло мне в дар

песнь Одиссея - узнаю размер -

гекзаметра замедленный удар:

волнам Эгейским памятен Гомер.

Хоть древнегреческий и труден мне,

Гомер морской доступен мне вполне.

И в благодарность память я листал,

извлек балладу из ее глубин.

Помог мне Улаф Булль - я прочитал

прекраснейшую «Леди Гвендолин».

И морю внятен был норвежский слог -

рыдало так, что я от слез промок.

Лишь повстречала леди своего

любимого, что ею был пленен,

и, не познав, утратила его -

от гребня к гребню прокатился стон.

Скорбело море, рокотал прибой

о Ральфе юном, леди молодой.

Перевод Т.Бек

Он, достигая вершины,

делался обыкновенней,

больше не видя причины

для песнопений;

он, опускаясь в печали,

падал, дошедший до точки, -

но лишь тогда и звучали

лучшие строчки!

Жизнь на качелях годится

для вдохновенного нрава:

автор налево садится,

песни - направо.

Скальд и его дарованье

вместе резвятся без цели,

как малыши в ликованье

сев на качели!

Легче живется поэту -

стих тяжелее бывает.

Он опускается - к свету

песня взмывает.

Предлагаю вам рецепт! -

я немало

кулинарных книг судьбы

изучил сначала.

Но составил я его

(вы сейчас поймете),

много времени отдав

поварской работе.

- В восемь литров крови

всыплем понемножку

килограмм безверия,

веры ложку.

В миску властолюбия

опускаем эти

ломтики презренья

ко всему на свете.

Специи - по вкусу.

Кто чего добавит -

уксус, деньги, перец ли,

темперамент?

Влить образованье,

согласуясь с мерою,

чтобы стала каша

однородно-серою.

Капелька страданья

очень подойдет -

без трагикомедии

вкус не тот!

Размешаем тщательно

(подбирая крохи)-

и пускай проварится

на огне эпохи.

А потом взорвется

с бульканьем сердитым...

Перед вами человек -

ешьте с аппетитом!

Алло! Алло? Контора куратора?

Послушайте:

дама лежит на полу в гостиной

это на Стоксгате дом пять

этаж третий

лежит лежмя вторую неделю

Даме лет семьдесят

и говорит что мол жить не желает

не хочет мыться

не хочет в дом престарелых

не хочет умереть культурно

по правилам гигиены смерти

только и хочет лежать

на полу на Стоксгате дом пять

Господин куратор слышите миленький

выезжайте немедленно и прихватите ножовку

она приковалась к книжному шкафу и ни с места

А тело-то оставляет на ковре отпечаток