Татьяна Гордиенко - Музыка жизни

Луна кроила коленкор

небес таинственных вручную,

и вечер крался, словно вор,

и звёзды мчались врассыпную.

И улетало время прочь

беспечно пляшущего лета.

И по земле хромала ночь,

не предвещавшая рассвета.

Но было утро вопреки

ошеломительным приметам,

и блеск отточенной строки

сиял несокрушимым светом.

Зевают сонно окна и стена.

Ты не кричи и дверью слов не стукни:

вдыхает вечность ночи пелена

и аромат моей уютной кухни.

Отправлюсь снова в Google – по друзьям,

листать страницы чувств и размышлений

и всю палитру радостных мгновений,

быть может, снова в строчках передам.

Следы вороньи на снегу

читаю с интересом

и тихо слово стерегу

под облака навесом.

Жужжит души веретено,

и Муза – словно пряха.

Как много строчек сплетено

из полифоний Баха,

из неоправданной хандры

богатых впечатлений,

из жизни яркой мишуры

и горьких сожалений.

О чём же эти письмена

оставленные птицей?

Снег, как в былые времена,

сияет и искрится.

А я пытаюсь угадать

развязки и сюжеты.

Но здесь ли стоит мне искать

все вечные ответы?

В тихой ризнице небес

есть потир земной печали.

Вновь печалью причащали

облака бескрайний лес.

Аналой моей души

внемлет тяжести тетради:

в ней единой строчки ради

буквы замерли в тиши.

И в окладе вечных слов

мысль является стихами,

как икона в дивной раме,

как божественный покров.

И горит моя свеча,

и дрожит немного пламя,

в бесконечно светлом храме

у Господнего плеча.

Перекликаются слова,

а строчки просто крупным градом.

Три точки тихо встали рядом,

и подтвердили: мысль права.

Перекликаются слова.

Я этой ли планеты житель?

Что сердца моего обитель —

деревья, облако, трава?

Перекликаются слова,

как будто не было итога,

в твоей руке – бокала грога…

И снова кругом голова.

Перекликаются слова,

как живописные аканты.

О, взглядов чопорные банты!

О, чувств тугая тетива…

Не дарит время —

нещадно бьёт.

Поэтов племя

идёт вперёд.

Безмолвно поле,

леса тихи.

Господней волей

пишу стихи.

С судьбой не спорю —

вот мой ответ:

я выше горя,

и выше лет.

Смятенье духа —

не мой удел.

Для тайны слуха —

один предел.

Для тайны слова

пределов нет.

Я слышу снова

и вижу свет.

И так – доколе

ветра лихи.

Господней волей

пишу стихи…

Вечера зябкого звучность незычная,

ветра негромкий хорал.

Прелесть арбатская, сердцу привычная,

неба закатный коралл.

Музыка, пары и живопись яркая

напоминают Монмартр.

Память – небрежною бледною калькою.

Вечно простуженный март.

Нет, не палитра в руках у художника,

а карандаш и пастель.

Станет холста непреложным заложником

следом бредущий апрель.

Как он проявится? Лужами стылыми

или звучаньем слогов,

хо́рами птичьими, скверами милыми,

духом бескрайних лугов?

Как это сложится в замыслах творческих,

как отзовётся рука?

То не подвластно прогнозам пророческим —

скрыто Всевышним пока…

Он пишет сонеты, кропает стихи,

где образы – редкие гости.

В них всё: от внезапного взмаха руки —

до грусти на сельском погосте.

А он и не может иначе смотреть,

рифмует с рекою разлуку.

Но жизнь наша тоже, однако, заметь, —

безумно банальная штука.

Не в Париже и не в Америке —

в нашем очень уютном скверике,

где оттаявший пруд

и вороны орут,

я сижу и слагаю лимерики.

Прочитала стихи о прощании,

о доступном земном расстоянии —

сантимент и надрыв,

и любовный порыв, —

так… обычный пример графомании.

Жаждет славы поэт и известности,

но погряз в рассужденьях и пресности,

нету чувства совсем,

а рога ставит всем,

ну а сам принимает лишь лестности.

Вновь махровые праздные мысли

над умами на сайте повисли —

ни границ, ни узды,

только жажда звезды —

этот факт, согласитесь, немыслим.