(как будто из репертуара Владимира Винокура)
Если бабу мужик уважит
И посуду помыть смогёт,
Эта баба на рельс не ляжет,
А в горящую избу — войдёт!
Если он ей в подарок купит
Туфли новые, полный улёт,
Баба та ни во что не вступит,
А вступив, в президенты пойдёт.
Если ж бабе ничё не надо,
Пыль, грязища, в глазах тоска,
Эта баба — не просто баба,
Это — баба без мужика!
на звон разбитого стекла,
прошедший точку невозврата,
лишь тишина шестой палаты
ответить искренне смогла.
Аркадий Эйдман
сквозь звон и матерность текла
вода по точке невозврата,
и жались трепетно опята
в печаль разбитого стекла.
салат был тучен и суров,
но не суровей Моби Дика.
свекла же, старая заика,
боялась стали поваров
и их ужасного жаргона.
а над осколками с грибами
смеялась долго бабка Галя
в столовой странного дурдома.
в поэтах есть ума палата,
но то — палата номер шесть.
к несчастью, их таких не счесть,
прошедших строчку невозврата.
Утро хорошее, новое,
В воздухе пчёл хоровод.
Солнце янтарно-медовое
Чистое золото льёт.
……………………….
Лёгкая метелица
Сыплет серебро.
Светлана Юлина
Утра богатства несметные
Жабою бьют под ребро —
Зимушка мельницей светлою
Сыплет на двор серебро.
Молнии бьются колючие
В хмурые окна тоски.
Теплой Весною-валютчицей
Зелень всё рвёт на куски.
Лето пришло бесподобное,
Прямо за душу берёт…
Жаркое солнышко доброе
В руки мне золото льёт.
Но богатеешь не очень,
Если на Осень смотреть.
Сытая барыня Осень
Сыплет грошовую медь.
Не родился, увы, Сократом
Окна застланы тёмным драпом,
Тени плавные, тишь, уют…
Мне б укрыться здоровым храпом,
Но сомнения не дают.
Ситец синеньких занавесок
Обрамляет суровый лик —
Кто я в жизни — седой повеса
Или глупый крутой мужик?
Владимир Лисеенко
Не родился, увы, Сократом.
Лоб не тот и глаза не жгут.
Мне б послать это русским матом,
Перерезав сомнений жгут.
Мне бы в сердце убить измену,
Сочинённую в непогодь.
В хлябь лицом и в пивную пену…
Слышу, кто-то хрипит: — Погодь!
Лик явила души праматерь,
И пристала, как банный лист:
— Кто ты в жизни, крутой писатель,
Или… хуже, чем пародист?
Занавесился тёмным драпом
Всё слезами залил вокруг.
Помню, как ты здоровым храпом
Покорял молодых подруг.
Но размяк, стал как мякиш хлебный,
Даже пиво тебе не впрок,
Всё боишься — не заболеть бы,
В светлый вперившись потолок.
Я ответил: — Уймись, мамаша.
Роковая на мне печать —
Пиво чешское с рыбкой нашей
Захотелось мне повенчать.
Ай-люли вам и трали-вали…
Не дождётся житейская мреть!
Ахинейничал я и сандалил
Для того чтобы громче храпеть.
За болезнь же не беспокойся,
Это всё — напускная бредь.
Не такой уж я и пропойца,
Чтоб от храпа и умереть.
А от синеньких занавесок
Жду я вовсе другой ответ —
Кто я — глупый или повеса?
И других вариантов нет!
(альтернативная версия, объясняющая, почему остров назвали именно так)
Весь покрытый зеленью, абсолютно весь,
Сыр из холодильника невозможно есть.
Сыр из холодильника невозможно есть,
Весь покрытый плесенью, абсолютно весь.
Так кричали глупые люди-дикари,
Заглушая колики голода внутри.
Проклиная колики голода внутри,
Так кричали глупые люди-дикари.
Вроде не капризные, и могли бы съесть.
Только очень чешется за ушами шерсть.
Только очень чешется за ушами шерсть.
Вроде не капризные, и могли бы съесть.
Крокодилы ловятся, и растёт кокос.
Только сыру хочется. Не жалея слёз,
Плачут, Богу молятся и клянут беду —
Сделан сыр, наверное, в никаком году.
Рядом с сырной плесенью невозможно жить.
Им бы холодильники взять и отменить!
Им бы холодильники взять и отменить!
Рядом с сырной плесенью невозможно жить.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу