Владимир Соколов - Это вечное стихотворенье...

Я всем буду рад и старинно и ново.
Я все вам отдам и душой и судьбой…
Одно только грустно — последнее слово.
Я снова оставлю его за собой.

Я колокольчик подарил
Тебе. А ты его разбила.
С еловой ветки уронила.
А в двери Новый год входил.

…А колокольчик этот был
С таким стеклянным дальним звоном,
Как будто во поле студеном
Скорее к дому торопил…

Была ты или не была,
Мне трудно знать, с былым покончив…
Но вот звонят колокола,
Сквозь снег звенят колокола,
Сквозь снег бродячих лет моих,
А мне все кажется, что в них
Звенит разбитый колокольчик.

Боже, как это было давно,
Ничего не осталось в итоге…
В почерневшем снегу полотно
Бесконечной железной дороги.

Полотно.
А за тем полотном,
Как туманные знаки свободы,
Проносящиеся за окном
То луга, то стога, то заводы.

Не свободен я был все равно
От любви, как от вечной тревоги…
Боже, как это было давно,
Ничего не осталось в итоге.

Только память о том, как бежал
От любимых.
Как снова и снова
Не за них, а за слово дрожал,
Стихотворное, бедное слово.

Когда я после смерти вышел в город,
Был город послепраздничен и тих.
Я шел Манежем.
Было — ни души.
И так светло!..
Лишь ветер подметал,
Как дворник, конфетти и серпантин.
Дома стояли, ясно каменея.

Все было так привольно.
И тогда
Заметил я, что я уже могу
Идти сквозь все.
Я шел, не замечая
Дверей и комнат.
Только к нам с тобой
Войти не мог.
Хоть был карт-бланш,
Не мог…
Но площадь Пушкина…
Я удивляюсь.

Ты с мужем села около Него.
Я захотел купить тебе букетик…
Ты в Пушкина смотрела.
Я тогда
Напротив стал, как тень.
Ты поглядела
Куда-то в воздух.
Было ощущенье,
Что ты глазами встретилась со мной.
И встала.
И одна пошла к киоску.
Взяла букет в прозрачной оболочке.
И полевых цветов один букет.
С травой. Зеленой.
Белые цветы…

Я отошел — мы были не одни.
Боялся, как бы их не положила
К подножью памятника…

Я недолго
Шел вслед за вами.
Чтобы вас не мучить.

Ведь я же после смерти вышел в город.
А ты была жива.
Цветы — твои.

Прощайте, Машенька, прощайте.
Пришла ушедшая пора…
Меня, как Дом, не замечайте,
Ведь дождик льет как из ведра.

Я буду рад, слегка отъехав,
Что Дом, не зная почему,
Стоит задумчивый, как Чехов,
И
улыбается
всему.

Здесь были мы других не хуже.
Нам было по семнадцать лет.
И тополиный пух на лужи
Летел, как бабочки на свет.

И вишни, близкие к удару,
Шумели в лад, вбежав во двор,
Как исполняя под гитару
Сквозной мотив из «Трех сестер».

…Машинка, как сороконожка,
Все что угодно перешьет…
А Дом подлечится немножко
И Автора переживет.

Прощайте, Машенька, прощайте!
Живите с веком наравне.
Но никому не обещайте,
Что обещали только мне.

Вспоминается первый ледок.
Вспоминается вечер без звезд.
Вспоминается колкий упрек
В том, что я удивительно прост.

Это может быть.
Но почему
До того, как нашли вы меня,
Было так хорошо одному
На закате осеннего дня?

Я листву разменял на рубли,
Я капель разменял на гроши.
А всего-то хотелось — любви
Да единственной в мире души.

Ты говоришь, что все дела:
Тянуться вверх, идти на дно.
Но ты со мною не пила
Мое печальное вино.

Мне интересен человек,
Не понимающий стихов,
Не понимающий, что снег
Дороже замши и мехов.

И тем, что, жизнью обделен,
Живет лишь гривной дорожа,
Мне ближе и больнее он,
Чем ты, притвора и ханжа.

Да и пишу я, может быть,
Затем лишь, бог меня прости,
Чтоб эту стенку прошибить,
Чтоб эту душу потрясти.

Московское лето в разгаре.
Отпало цветение лип.
Теперь на любом тротуаре
Их нежных сережек изгиб.

Вот летчик прошел по Ордынке,
Куда и откуда, бог весть…
Вот бабочка, как на тропинке,
Летит на асфальте присесть.