Лариса Баграмова - Стихи и переводы

Но нет в них отчего дома.

Вот радость — она редка.

И боль — она так знакома.

Но лодка так же плывёт,

И берег так же маячит,

И век всё так же идёт,

И сердце всё так же плачет…

Вот мой сожаленья стон, —

Вот память, как добрый сон,

Вот смех, а вот плач в ответ, —

Вот миг — а вот тысяча лет.

Возможно, нелегко понять и слышать

то, что пишу сейчас я, но поверь мне:

Лишь это остаётся нерушимым,

лишь это может правдою считаться

После того, как ты со всем смирился —

и перестал собою быть на деле,

И начал «просто жить» — что это значит? —

что перестал ты — странно — защищаться.

В ряду других непостижимых правил

и происшествий нас сломило это:

Вслед за нелепой, беспокойной ночью —

нашествие на город толп паяцев —

Неведомо откуда, страшных масок,

что караулят нас теперь по свету

И всюду, всюду следуют за нами,

из всех углов кривляясь в странных танцах.

Теперь они везде: деревья, окна,

все улицы полны дурных ухмылок,

Они сидят за нашими столами,

едят наш хлеб — и скоро в нас вселятся,

Их голоса проникли в наши речи

и в наши тексты — это вроде пыток,

Когда они, завоевав пространство,

беснуются и странно веселятся.

Мы можем говорить без опасений

лишь с мёртвыми теперь — они услышат,

Но не с живыми: эти все на плясках

средь лицедеев, страждущих смеяться —

И ныне тут один ответ возможен:

пусть в нашем слухе постоянством дышит

Глухая тишина, что не обманет, —

теперь лишь ей не странно предаваться.

Савонарола явился и властно сказал:

Жгите деревья на уголь, всё жито сожгите,

Травы, зерно, кукурузу — чтоб призрачным стал

Дух их, и стало бесплотным всё в мире. Порвите

Камни на части и реки из их берегов —

Пусть всё вокруг станет атомно элементарным.

Чтоб стало легче — пора отрекаться от ног,

Ибо ходьба — суета в нашем мире нетварном.

Так отречёмся от зрения, рук… и мозгов —

Чтоб стало проще, комфортней, бессуетно легче!

Савонарола всё в мире облегчить готов,

Капля за каплей, как пыткой, мне в ухо он шепчет…

Ночью, во сне, словно призрак, он тайно явился —

Но с диким воплем и воем я всё ж пробудился.

Кладбище в нашем селе — это общий надел,

Сплошь окружённый забором из серого камня,

Чтоб тяжкий дух всё вокруг заразить не сумел.

Каждые несколько лет, искривясь, деревянный

Крест умирает на нём — и тогда мужики,

Странные, словно бродяги, на пегих кобылах

К нам приезжают откуда-то из-за реки —

Сжечь его в пламени их обиталищ унылых.

Гибнет могила — она порастает травой,

Эта трава вьётся жёстко и сбивчиво густо,

Словно коса на подушке тягучей зимой.

И ещё очень не скоро здесь станется пусто.

Время от времени мест для покойников нет:

Это случается в день, когда умерший раньше

С мёртвой ухмылкой своей вылезает на свет,

Дерзко мешая потомкам пристроиться дальше.

Плотен погост: здесь отец мой — над дедом моим,

Дед мой — над прадедом, старый примарь — над старейшим,

Бывший священник — над более бывшим другим,

И над могилой — могила в оковах теснейших.

А вдоль забора — сливовый и грушевый цвет!

И ароматов цветов льётся благоуханье.

Запахи их по утрам наполняют рассвет,

Стены, дома и дворы благодатным дыханьем.

Люди приезжие, кто ещё не был у нас,

«Здесь — как в раю!» восклицают, гостя ровно час.

Родная душа моя — неуловимая смерть.

Мне дорог мираж мимолётной любви, что проходит,

Пронзительней всех я целую того, кто уходит.

На розы увядшие вечно готов я смотреть.

Ценю я стареющих женщин печальные годы

И вмиг увядающий росплеск осенней природы.

Всегда очарован я грустным заката лицом.

Ласкают мне слух о грядущей разлуке известья.

Нет гаммы прекрасней, чем смерти псаломные песни.

Я так дорожу многотрудной дороги концом.

Люблю просыпаться в холодном тумане рассвета,

Пока ещё, ночь отпуская, земля не прогрета.