Владимир Пруссак - Цветы на свалке

Ты вся – неизреченный свет,
Твои пути неизъяснимы;
Тоски – едва ли исцелимой –
Тебе сопутствует обет.
Хранишь – сквозь беды трудных лет –
Величье будущего Рима.
Ты вся – неизреченный свет,
Твои пути неизъяснимы.
Ни в чем святее боли нет,
Как тронуть край неопалимой
Одежды облачного дыма
И сохранить багровый след –
Ты вся – неизреченный свет.

О, Русь! Раскинутая ширь
Молчит, как древняя могила,
И шепчет ветер свой псалтырь
Над умирающею милой.

На белый камень Алатырь
Пойдешь ли ты хвалиться силой
Или схоронишься в унылый
Уединенный монастырь?

Молчит – и сдерживает стоны.
И знает – в битве нерешенной
Давно ломаются мечи.

И умножаются гробницы
И белым пламенем в ночи
Горят тревожные зарницы.

В час туманного заката неприветливого дня
На проселочной дороге, завивая и звеня,
Пьяный ветер носит листья, заплетает в хоровод,
Воет, кается и плачет, богохульствует, зовет
Что-то сделать, биться с кем-то, не сгибаться под ярмом,
И бессильно затихает, вея пылью и дождем.

В час туманного заката в поле пусто и светло,
Мелкий дождь скрывает небо, застит ближнее село.
Пьяный ветер клонит ветви придорожных чахлых ив,
Ходит шаткою походкой вдоль осенних черных нив;
Запевает, завывает, ослабел, понесся вскачь…
На проселочной дороге слышен тихий женский плач.

«Сколько лет я изнываю, сколько лет покорно жду
И несу, в упрямой вере, за бедою– вновь беду.
Хороню моих отважных, обнаживших крепкий меч,
Чтоб меня для светлой встречи нерушимою сберечь.
Я состарилась в рыданьях, мой венок – кольцо седин;
Что же медлишь, мой любимый, мой желанный господин?»

Русь моя! Ужель в лохмотьях, у дороги, это ты?
Русь, страдалица-невеста, только боль растит цветы!
Только тот взойдет свободным на вершины снежных гор,
Кто в болотистых низинах знал прилипчивый позор.
Пьяный ветер тихо стонет, ветер тише, ветер стих…
Близок, близок, скоро будет твой ликующий жених!

Серый день прощально брезжит, безвозвратно уходя,
Вся окуталась фатою – серым пологом дождя,
И в надежде безнадежной ожидая новый день,
Смотрит вдаль, поверх убогих, в землю вросших деревень.
Шепчут скорбные молитвы побледневшие уста…
Неневестная Невеста непришедшего Христа.

Бредет старуха по проселкам
С неизменяющей клюкой,
Твердит молитвы тихомолком,
Крестясь дрожащею рукой.

Заклятьем отвращает беды
И светит – сквозь всегдашний страх –
Огонь пророческого бреда
В полупотухнувших глазах.

Идет – и сковывает нивы
И города тяжелый сон,
Но путь старухи юродивой
Уже исчислен и свершен.

Вотще твердит: «Да будет чудо!
Пускай молитвой исцелюсь!»
Не ждать спасенья ниоткуда
Тебе, поруганная Русь,

Пока огнем негодованья
Не вспыхнешь в гордости своей,
Не позовешь для новой брани
Твоих несмелых сыновей.

Мы ждем во сне глухом и темном,
Покоясь в равнодушном зле,
И каждый путником бездомным
В родной скитается земле.

Господи, с последнею мольбою
  Именем Твоим,
Мы последний раз перед Тобою
  Ныне предстоим.

Одарив Твоей одеждой новой
  Любящих невест,
Нам Ты отдал свой венок терновый,
  Деревянный Крест.

Поползли мы, полные печали,
  В прахе и пыли,
Крепко к сердцу Твой венок прижали,
  Честно берегли.

Впились терны с болью небывалой
  В страждущую грудь;
Обагрился кровью ярко-алой
  Одинокий путь.

И, когда спустились на дорогу
  Сумрак и закат,
Мы в крови своей, моляся Богу,
  Омочили плат.

И, следя за истекавшей кровью,
  Боль запечатлев,
Позабыли преданность сыновью –
  И очнулся гнев.

Альный плат зажегся перед нами
  Верною звездой
И повел суровыми тропами
  На заветный бой.

Нас, идущих за последней бранью,
  На ином пути,
Отложивших крест и покаянья,
  Господи, прости.