Владимир Пруссак - Цветы на свалке

В огнях пророческих зарниц молюсь.
Над множеством слепых гробниц молюсь.
Не верую, неверием горю,
Но разрушителям темниц молюсь.
В предчувствии немотствуют уста;
Страдальчески склоняясь ниц, молюсь.
В сомнении гляжу на страшный путь
И молча, в скорби без границ, молюсь.

На каменном полу лежу в пыли,
Я исходил неведомые страны,
Но не нашел своей родной земли, –
Дорогу скрыли белые бураны.

О, Господи, молю Тебя, внемли,
Я вышел до зари, я вышел рано!
Пусть родина покажется вдали,
Целя улыбкой пламенные раны.

И мне явилась в дымном серебре
Некрашеная церковь на бугре,
Худые избы, снег в неровных кучах,

Плетнями сжатый на реку проезд
И над селом в тяжелых темных тучах
Колеблющийся Деревянный Крест.

Гармоники завели плясовую,
Полным-полны балаганы.
Плясовую, веселую такую,
Пройду на подмостках деревянных.
Шутовское, с бубенцами, платье,
На лице румяна и белила…

Господи, сними С меня проклятье!
Дольше лгать не стало силы.

Господи, прости мои блужданья,
Смертную тоску мою прости;
Волю дай очиститься страданьем,
Силу дай тяжелый крест нести.
Родину люблю любовью трудной
И, любя, стыжусь любви моей
И влачу в печали непробудной
Длинный ряд постыдно вялых дней.
Русь моя! Непаханые нивы,
Тишина, повсюду тишина,
И судьбу пророчащий, тоскливый,
Заунывный шепот колдуна.
Всю люблю тебя, земля родная,
Край терпенья, нищих и крестов;
Родина, любимая и злая,
За тебя погибнуть я готов.
Препоясанный, спокойный воин
Перед битвой земно поклонюсь;
Пусть я буду, Господи, достоин
Умереть за Русь.

Мечтой пленяясь невозможной,
Я мыслил в веру испытать,
И меч упал по рукоять
В давно бездейственные ножны.

Ученых слушал и волхвов,
Но в сумерках лабораторий
Я различал в ненужном споре
Тоску вдвойне ненужных слов.

И я поднялся на высоты,
Свои скитанья в песнях сплел;
Ценою жизни верных пчел
Копятся сладостные соты.

И там, вверху, меж льдяных скал,
Я увидал поля и села,
И блеск всевластного престола
И Русь родную увидал.

И то же горестное знамя,
И ту же древнюю беду,
И слыша голос: «Будешь с нами?»
Я отвечал: «Иду! Иду!»

И снова я у той же грани,
Среди отверженных борцов.
Где верой мудрых простецов
Все предуказано заране.

И снова я на старый стяг
Смотрю, как древле Иудея
На меднокованного змея –
Спасенья благостного знак.

Страна моя! Смиренная обитель,
Где звон цепей и грохоты вериг,
Где каждый – жертва и беспечный зритель,
Где юноша – морщинистый старик,
Где навсегда задушено веселье,
Где смех – придавленный и злобный крик,
Где радость – беспросветное похмелье,
Где все – рабы, где каждый с детства пил
Отчаянья и гнева злое зелье
И ждал в тоске необычайных сил
И меры ждал страдальческим блужданьям,
И тщетно числил длинный ряд могил,
Исполненных великим ожиданьем.

Колючий ветер воем и свистками
Нарушил отдых мнительной Невы
И волны, цвета грязной синевы,
Сердито машут белыми платками.

Ложится пыль неровными кругами
На площади, где, чуждые молвы,
Хранят покой, завещанный веками,
Седой солдат и бронзовые львы.

Встают Екатерининские тени,
Торжественно проходят в Летний сад
И грустно смотрят вдаль, в туман осенний,

Где врезались в оранжевый закат
И загудели, мстительно и грубо,
Фабричные чернеющие трубы.

Закрыты ставни; скучно и темно;
Текут часы постылого досуга,
И нищая назойливая вьюга
Опять стучится в низкое окно.

Печатью вековечного испуга
Отец и сын отмечены равно;
За годом год – и так давным-давно
Налоги да ярмо кормильца-плуга.

Носитель темный тяготы земной,
Затеплив свечку зимнему Николе,
Грозит кому-то, злобный и хмельной,