Владимир Пруссак - Цветы на свалке

Поэты вписаны в угрюмые реестры.
Кусочки славы. Золоченый культ.
Я не участник вашего оркестра;
Не сяду я за дирижерский пульт.

Что мне за радость в сильных камертонах?
Налажу сам звенящую мечту!
Хочу венца, хотя бы из картона,
И популярность славе предпочту.

Парнас не для меня. Я розовый бездельник.
Люблю кричащий, пестротканый хлам.
Хочу признания, хотя бы на неделю,
Хочу известности, рецензий и реклам.

Потише, люди! Поэт в ударе.
Он быстро нижет сплетенья строк;
Он мчится с Музой в угарной паре;
В его движеньях – всевластный рок.

Пред ним – разбитые скрижали
Законов мести, живой тоски.
Перед святыней не задрожали
Порывы творческой руки.

Вдали – унылые колонны
Когда-то доблестных вождей.
Поэт суровей и непреклонней,
Проникновенней других людей.

Все гимны жизни, все битвы чести,
Все ласкословья, все цепи бурь
Поэту радостные вести:
Он претворил их в свою лазурь.

У ног его – рыданья женщин
Им обесчещенных, шутя;
Он бурной прихотью увенчан,
Он ясный старец и дитя.

Не докучай заветом ветхим,
Не омрачай его лица:
Вся ценность жизни наивной Гретхен
Мотивы страсти в душе певца.

Цветут улыбки. Гремят аккорды.
Взвивают мысли пируэт.
Любуйся дерзким, любуйся гордым
И преклоняйся, – ведь он поэт.

Я молился с сектантами о Христовом пришествии;
На раденьях скакал святострастным хлыстом;
Полюбив чернокнижников, потаенно волшебствовал,
Перед тайнами Дьявола простираясь пластом.

Восходя на высоты, отдаваясь подполью,
Я всюду искал золотых перемен;
Некрасивых безумцев обнаженные боли
Увлекали меня в отвратительный плен.

Мне внушал откровенья бриллиантовый опиум.
Нестерпимых кошмаров, снежнорозовых грез
Непреложным религиям, социальным утопиям
Поучал, зеленея, нежножгучий шартрез.

Поцелуев невинных ароматные шелесты
Обещали влюбленности боязливый урок.

В четких стансах Искусство со мной ликовало,
Напевая напевно за напевом напев.
Удивляясь голодным, я спускался в подвалы,
Раздувая мятежно старобронзовый гнев.

Оступался, блуждая красноватыми кручами,
И валялся под нарами арестантских палат,
Слушал жуткое пенье ядовитых наручников,
Утомленно одергивал надоевший халат.

Замыкаясь печатями неподвижных канонов,
Эксцессировал рьяно, буднепылью томим.
Невозможные прихоти наперед узаконив,
Оставался свободным и собою самим.

Кую безжизненные звенья
Моих рифмованных минут,
Не понимая вдохновенья.
В моих стихах – упорный труд
И жиловатое терпенье.

Стремясь найти родимый кров,
В чаду растерянно блуждаю
Не мною сложенных костров,
Пока безвольно подражаю
Картинам старых мастеров.

Но в серых строчках силы дремлют,
Неискушенные ни в чем,
Как бы готовясь душным днем
Пролиться на сухую землю
Животрепещущим ключом.

Законодателей презрев,
Доселе чуждыми словами
Я обозначу свой напев;
Рисую четкими строфами
Мою любовь и гулкий гнев.

Я знаю, дамы! Я знаю, барышни,
Чего вы ждете от скользких рифм!
Вы улыбаетесь угарочно,
Напоминая хищных нимф.

В моих стихах, – больной эротикой
Проникнут каждый ассонанс,
И потому вы так восточнитесь,
Легко впадая в любовный транс.

Я – добродушное превосходительство.
В своем надушенном саду
Я принимаю снисходительно
Восторженные billets-doux.

Вы так экстазны в эстетной блузочке;
Вы так эксцессны, demoiselle!
Я вас порадую изящной музыкой
Своих надуманных новелл.

Я изменю, змея созвучьями,
Моей манерной dame de coeur.
Вы просмакуете измученно
Пытальной ласки хмельной ликер.