Константин Бальмонт - Семь поэм

Свой лик люби, и свой же лик забудь.
Лишь так горят бесчисленные зори.
У девушки все сердце в вечном споре –
Любя замкнуться, любит отомкнуть.

Тюрьмой бывает собственная грудь.
О, суженый! На радость или горе,
Но в подвенечном дай предстать уборе.
Желанью молви творческое: «Будь!»

Узнаешь счастье в музыке слиянья, –
В расцветных красках вырвется напев,
И мрамор иссечется в изваянье.

А если горе тайный бросит сев –
Печаль красивой может быть немея,
Из точных черт слагается камея.

Из точных черт слагается камея.
Игрой неумолимого резца.
Средь мимолетных очерков лица
Узнай один, верховность разумея.

Чей путь прямой пойдет еще прямее.
Возжаждав быть рассветом без конца,
В свое вмещая сердце все сердца,
В глухой ночи пригоршни звезд имея.

Не участь сердца – радость или боль,
А участь сердца– вечное алканье,
Бежать за грань в мгновенья достиганья.

Кто б ни был ты, но дух мой не неволь.
Хоти и смей вот замок, вот аллея.
Незрячий червь пробил всю землю, смея.

Незрячий червь пробил всю землю, смея
Искать путей и превращать свой лик.
Нет гор, куда бы жадный не проник.
Не стены – лед и снежная завея.

В чем высшее искусство чародея?
Чтоб музыкою стал звериный крик.
Чтоб в водопад, кипя, возрос родник.
Чтоб червь летал, как бабочка и фея.

Играя, дух зовется запятой,
И палочкой, и зыбится ресничкой.
Пойдет землей, пойдет огнем, водой.

Удавом глянет, взвеет пестрой птичкой.
Ломая страх, спешит во все взглянуть,
У первой птицы в крыльях билась жуть.

У первой птицы в крыльях билась жуть,
Когда, начаток сложный и сугубый,
На крыльях – когти, в жадном клюве – зубы.
Звериность не могла с себя стряхнуть.

Но в сонме дней меняя лик чуть-чуть,
Она преобразила призрак грубый:
И вот шепнули в мире чьи-то губы –
Отрясши зверя, птицею пребудь:

Она ушла в полет, напев и краски,
Но много змейных тайн в себе тая.
И шея лебединая – змея.

И выпь – как кобра в грозный миг опаски
Люби живых, но только не забудь –
Был змеем каждый дух когда-нибудь.

Был змеем каждый дух когда-нибудь,
И в мире все, в уродстве и прикрасе,
Не явь-ли сна? Все лики – ипостаси
Единого. Рассыпанная ртуть.

Змеится травка к Солнцу. И вздохнуть
Не может лес не змейно в вешнем часе.
Отлив змеи – в играющем атласе.
Волна змеей спешит переплеснуть.

Когда огонь любви чарует в теле,
В живой и мудрой храмине твоей,
Не Змей ли ворожит на том пределе, –

Где страстный Он желанен страстной Ей?
Гроза змеит свой знак, меж туч алея,
Змеина стеблем белая лилея.

Змеина стеблем белая лилея.
И женских глаз узывная игра
И линия спокойного бедра,
По-разному поют о том же млея.

Змея не вечно жалит. Будь смелее.
Хочу. Приду, я жду тебя. Пора.
В чешуйках рыбы много серебра.
И в ласке, с солнцем, дух проходит, рея.

Что слаще двух, смешавшихся в одно?
Что есть нежней извивов белой груди?
От двух в любви идет до звезд звено.

Чрез жезл любви с богами равны люди.
Запретна страсть, коль в страсти гнет цепей.
Поняв запрет, запретное разбей.

Поняв запрет, запретное разбей –
Звено с звеном, но лишь не звенья цепи.
Уста к устам, но в празднике, не в склепе.
Без примеси воды – вино испей.

Узнав свою будь полностью с своей.
Узнал-ли в храме сон или в вертепе,
Будь так в любви, чтоб души были степи,
Где ветер мчится морем ковылей.

Но если кто, лелея и лобзая,
Захочет дух в предельном полонить,
Беги любви, как ветер исчезая.

Не только цепь, скует мечту и нить.
Но, усомнясь, проверь. Страшись обмана.
Не выходи на бой чрезмерно рано.

Не выходи на бой чрезмерно рано,
Затеяв битву с близкою душой.
Загадочен простор души чужой.
Еще не с ней – коснувшись губ и стана.

Быть может, это нежная лиана?
Не знаешь, нет? Мимоза? Нет? Левкой?
Удостоверься в грезе не рукой,
Ни даже сердцем, если сердце пьяно.