Константин Бальмонт - Семь поэм

Я немею. Немею.
  Он один. Я одна.
Меж душою моею
  И его – глубина.

Я тоскую. Тоскую.
  Кто-бы ни был. приди.
Только-б грудь мне другую
  Знать на этой груди.

Веселый бал.
Полночный час.
Блажен кто знал
Узывность глаз.

Немой рассказ,
Моря без дна.
Кто водит нас?
В любви – Луна.

В безумства сна
Уходит дух.
Где с ним она,
Там мир потух.

Я мыслю вслух.
Соблазн плывет.
Поет петух.
Измена – вот.

Смотри, смотри, как два кольца огромны
Вкруг льдиной, зимней мертвенной Луны.
Мы никогда вдвоем не вероломны,
Когда вдвоем мы сердцем видим сны.

С высот небес доходит книзу в прорубь
Прямой, белесоватый, тонкий луч.
Ах, если бел в своем полете голубь,
Красив и ястреб, жарок и могуч.

Не выпал снег, но лед скрепился плотный,
Гладь зеркала сковала бег реки.
Расцветы роз есть в крови безотчетной,
Красиво счастье в раме из тоски.

Зеркала завесами закрыты.
Фимиам синеет в свете свеч.
Скоро будут гвозди вплоть забиты,
Но нельзя любовь предостеречь.

Звук псалмов, и в пряной сказке ладан.
Белизна положенных цветов.
Разве был когда-нибудь разгадан
Весь объем любви и двух-трех слов?

Поцелуй в сопровожденья слова,
Может быть, без слов, лишь в свете глаз.
Может быть, глаза искали крова
Век закрытых, в тот единый час.

Двойственная пропасть вдруг одною
Глубью затопилась без границ.
Зеркало с колдующей Луною
Светят в безднах крыльям вольных птиц.

Тебя я встретил ребенком малым,
И мы узнали тогда друг друга,
И был закатом я запоздалым,
А ты – весенним рассветом Юга.

Белели брызги на Океане,
И я, прошедший по всем пустыням,
Любил цветочек-любовь в тумане,
Воздушный стебель с расцветом синим.

Душой, уставшей от придорожий,
Прильнул я нежно к душе ребенка,
И ты была мне невестой Божьей,
А птицы свадьбу пропели звонко.

Потом невестою чужою
И улетающей душою
  Тебя я увидал в саду.
Меж нас прошли с годами мысли,
И тени дымные повисли,
  Весь мир опять любил в бреду.

Любимой быть так нежно, мило,
И ты любила и дразнила
  В венке из синих васильков.
И ты его не разлюбляла,
Но и в меня вонзала жало,
  И мне струила мед оков.

О, было так в душе медвяно,
Что в трех сердцах алела рана,
  И отошла ты от него.
Ко мне приблизилась украдкой,
И был я счастлив сказкой сладкой,
  Но не испил я торжество.

Безупречно красивы высокие свечи,
Хорошо, что с свечей загорелась свеча,
И от сердца до сердца свирелятся речи,
В двух гореньях молитва веков горяча.

Но, когда загорелись два яркие света,
Возле них возбраненье для третьей свечи,
Это к смерти призыв, это злая примета,
В миг в запретном узоре скрестятся лучи.

Первозданно красивы две вольные птицы,
Два крыла, два крыла, их четыре крыла,
Чтобы строки возникли бессмертной страницы,
Чтобы в духах светло озвездилась вся мгла.

Но в блужданиях правду успел рассмотреть я,
Чтобы видеть, в глубокий родник заглянув:
В двух любовь, что в мгновенье вливает столетья,
В третьем – миг ястребиный, и когти, и клюв.

Я был третьим, зажегшись и свет разжигая,
Но пришло и ко мне роковое число,
Ты ушла от меня, и в чужом дорогая,
Ибо ветер свое к нам придвинул крыло.

От белых лилий над водою
Огонь, к волне идет волна.
Но подвенечною фатою
Душа от всех отделена.

И от того, с кем было ясно
Внимать журчанью звонких струй,
И от того, кому напрасно
Ты подарила поцелуй.

И от того, кому веленье
Непроницаемой Судьбы
Решило дать тебе томленье,
За день царицы – жизнь рабы.

И от себя самой, с мечтою,
Со смехом, светлым, как весна,
Ты подвенечною фатою
Была навек отделена.

Но ты еще покров наденешь белый
В свой день, когда над мглой прохладных плит
Душою глянешь в новые пределы,
Внимая вспевам синих панихид.

В свой день, в свой час покров неповторимый
Надену я и буду там, где ты,
В последний раз вопью земные дымы,
Вступая в глуби новой высоты.