Константин Бальмонт: Литургия красоты. Стихийные гимны

Люди Солнце разлюбили, надо к Солнцу их вернуть,

Свет Луны они забыли, потеряли Млечный путь.

Развенчав Царицу-Воду, отрекаясь от Огня,

Изменили всю Природу, замок Ночи, праздник Дня.

В тюрьмах дум своих, в сцепленьи зданий-склепов,

слов-могил

Позабыли о теченьи Чисел, Вечности, Светил.

Но качнулось коромысло золотое в Небесах,

Мысли Неба, Звезды-Числа, брызнув, светят здесь

в словах.

Здесь мои избрали строки, пали в мой журчащий стих,

Чтоб звенели в нем намеки всех колодцев неземных.

Чтоб к Стихиям, людям бледным, показал я светлый

путь,

Чтобы вновь стихом победным, в Царство Солнца всех

вернуть.

Я не устану быть живым,

Ручей поет, я вечно с ним,

Заря горит, она — во мне,

Я в вечно творческом Огне.

Затянут в свет чужих очей,

Я — в нежном золоте лучей,

Но вдруг изменится игра,

И нежит лунность серебра.

А Ночь придет, а Ночь темна,—

В душе есть светлая страна,

И вечен светоч золотой

В стране, зовущейся Мечтой.

Мечта рождает Красоту,

Из нежных слов я ткань плету,

Листок восходит в лепесток,

Из легких строк глядит цветок.

Мгновений светлый водопад

Нисходит в мой цветущий сад,

Живите ж все, любите сон,—

Прекрасен он, кто в Жизнь влюблен.

Строить зданья, быть в гареме, выходить на львов,

Превращать царей соседних в собственных рабов,

Опьяняться повтореньем яркой буквой я,—

Вот, Ассирия, дорога истинно твоя.

Превратить народ могучий в восходящесть плит,

Быть создателем загадок, сфинксом Пирамид,

И, достигши граней в тайнах, обратиться

в пыль,—

О, Египет, эту сказку ты явил как быль.

Мир опутать светлой тканью мыслей-паутин,

Слить душой жужжанье мошки с грохотом лавин,

В лабиринтах быть как дома, все понять,

принять,—

Свет мой, Индия, святыня, девственная мать.

Много есть еще созданий в мире Бытия,

Но прекрасна только слитность разных ты и я,

Много есть еще мечтаний, сладко жить в бреду,—

Но, уставши, лишь к родимой, только к ней

приду.

Я знаю, что Брама умнее, чем все

бесконечно-имянные боги.

Но Брама — Индиец, а я — Славянин. Совпадают ли

наши дороги?

О, Брама — Индиец, а я — Скандинав,

а я -Мексиканец жестокий,

Я — Эллин влюбленный, я — вольный Араб,

я — жадный, безумный, стоокий.

Я — жадный, и жить я хочу без конца, не могу я

насытиться лаской.

Не разум люблю я, а сердце свое, я пленен

многозвучною сказкой.

Все краски люблю я, и свет Белизны не есть для

меня завершенье.

Люблю я и самые темные сны, и алый цветок

преступленья.

Оранжевый, желтый, и красный огонь мне желанен,

как взор темно-синий.

Не знаю, что лучше: снега ли вершин или вихри

над желтой пустыней.

И стебель зеленый с душистым цветком —

прекрасен, прекрасна минута.

Не странно ли было б цветку объявить, что он

только средство к чему-то.

И если ты викинга счастья лишишь — в самом

царстве Валгаллы рубиться,

Он скажет, что Небо беднее Земли, из Валгаллы

он прочь удалится.

И если певцу из Славянской страны ты скажешь,

что ум есть мерило,

Со смехом он молвит, что сладко вино,

и песни во славу Ярила.

Славяне, вам светлая слава,

За то, что вы сердцем открыты,

Веселым младенчеством нрава

С природой весеннею слиты.

К любому легко подойдете,

С любым вы смеетесь как с братом,

И все, что чужого возьмете,

Вы топите в море богатом.

Враждуя с врагом поневоле,

Сейчас помириться готовы,

Но, если на бранном вы поле,

Вы тверды и молча суровы.

И снова мечтой расцвечаясь,

Вы — где-то, забывши об узком,

И светят созвездья, качаясь,

В сознании Польском и Русском.

Звеня, разбиваются цепи,

Шумит, зеленея, дубрава,

Славянские души — как степи,

Славяне, вам светлая слава!

Колибри, птичка-мушка, бесстрашная, хоть малая,

Которой властью Солнца наряд цветистый дан,

Рубиновая фея, лазурная, и алая,

Сманила смелых бросить родимый их Ацтлан.