(Но горней душе в долине
Печали мир уготовил), –
Ваш голос в чуждой пустыне
Родные льды славословил, –
Это – радость, – это – нега ли
Иль времен златистый дым? –
Ручки маленькие бегали
Вдоль по клавишам крутым!
– На морском берегу опустелом
Ходил он – юн и печален;
А в небе высоком и белом
Облака, – города развалин,
И он создавал их и множил,
Но сердце смеялось и билось
И дух его пленный ожил,
И родная земля – раскрылась,
И послал он (волну за волною)
Своей бунтующей скорби –
И ветер нес их с собою
В своей хранительной торбе. –
От таинственного бега ли
Отдыхаешь, сном палим?
Ручки маленькие бегали
Вдоль по клавишам крутым…
Несутся просторы и годы
Блестящею чередой
И сны желанной свободы
Проходят тенью ночной.
И те же улыбки природы
Живут над нашей мечтой.
И есть где то легкое сердце,
Которое никого не любит
И не помнит меня.
(Милое сердце,
Которое всех любит
И помнит меня!)
И я в гульливом потоке,
Я чей то жалобный вздох,
Веселый и одинокий
Держусь за тоненький мох.
Несусь в океан глубокий
И путь мой уже пересох.
И зачем ты здесь, легкое сердце
Ведь ты никого не любишь
И не помнишь меня…
(Только ты, милое сердце, –
Ведь ты всех любишь
И помнишь меня!)
Дай мне погибнуть от отчаянья!
(Т. Гофман)
Эта гостья была вся в черном,
Ей не о чем было мечтать;
И они говорили о смерти
И о сладости умирать.
И когда она уходила,
Он тихо напомнил ей
О том, что бедное сердце
Устало от быстрых дней.
И тогда она улыбнулась
И в ответ шепнула ему,
И слова ее пронизали
Бесцветную тьму.
И когда он вкладывал в браунинг
Золотой, блестящий патрон,
Он хотел потом к ней явиться
И сказать, что счастлив он
Я предаюсь опять покою
И сердцу говорю: – Забудь! –
Почудится стук за стеною:
– Войди, садись и гостем будь.
Но тишина спокойно дремлет
Усталая и я один
И лишь портрет тоскливый внемлет
Как тянется холодный сплин.
Но ночь входящая затворит
Заботливо и тихо дверь
И я забыт в гробнице горя
Твержу обманное: – Не верь!
Но сердце знает безнадежно
Как равнодушна тишина
Как тихо и легко, и нежно
Душа к тоске пригвождена
Когда душою угнетенною
Владеет сон людских речей,
Какою песнью благовонною
Тебя приветить мне милей!
Но в зала прелести размерные
Ты появляешься – ничей
В неуследимые, неверные
Мельканья взоров и огней.
И остро резок лоб морщинистый
Скулы безумный поворот: –
И ты уже над влагой тинистой
Над зыбями запевших вод. –
Сжимают четко руки тонкие
Здесь летопись судьбы твоей;
О, эти строки медвозвонкие,
Рыданья родины моей!
И – после тяготы томительной,
И переменчивых сует –
Своею влагою целительной
Ты указуешь грани бед.
И голос предостерегающий,
Прельстительные вызвав сны,
Встает как призрак быстротающий
Неизреченной тишины
I
Da la inusique avant toute chose…
Спокойным и коротким жестом,
Простясь с холодным жизни сном,
Он взмахивает над оркестром
Своим пылающим жезлом.
Как птиц испуганная стая,
На мерный отвечая зов, –
Как неожиданная стая,
Как стая быстрокрылых сов;
– К садам шумящим Ханаана,
В богоуказанный предел! –
Непостижимого тумана
Расторгнуть гибельный раздел!
На кручах огневеет посох,
Парит восторженный тимпан:
Почий в ее безумных косах,
Недостижимый Ханаан!
…Спокойным и холодным жестом,
Простясь с мгновенным жизни сном
Застыл над замершим оркестром
Он с амарантовым жезлом
II
De la Poesie apres toute chose…
Сей – немятежный, обычайный
В своем походном сюртуке:
И неописанная тайна
Опять в измученной руке.
Читать дальше