Пораженный, но не подавленный уровнем американской цивилизации, поэт верно угадывает скрывающуюся за ней провинциальность, духовное убожество:
Я стремился
за 7000 верст вперед,
а приехал
на 7 лет назад.
Все дары капиталистической цивилизации не заслоняют от его зрения того, что здесь:
Обирая,
лапя,
хапая,
выступает,
порфирой надев Бродвей,
капитал —
его препохабие.
Поездки Маяковского за границу обостряли его чувство обеспокоенности за судьбу социалистической родины, порождали в его стихах двадцатых годов, как один из решающих лейтмотивов, призыв к бдительности. И еще в те дни, когда фашизм ползал волчьим щенком по задворкам Европы, он, обращаясь к согражданам, предостерегал: «Когда перед тобою встают фашисты, обезоруженным не окажись ты».
И не удивительно, что задолго до того, когда родина в 1941 году позвала советских людей защищать завоевания революции, Маяковский писал предостерегающие, пророческие строки:
Мы
требуем мира.
Но если
тронете,
мы
в роты сожмемся,
сжавши рот.
Зачинщики бойни
увидят
на фронте
один
восставший
рабочий фронт.
Таков Маяковский во всем своем богатом наследстве, завещанном сущим и грядущим поколениям читателей. Во всем, что он написал, будь то широкие по размаху исторических обобщений поэмы «Владимир Ильич Ленин» или октябрьская поэма «Хорошо!», будь то патетические стихи «Товарищу Нетте — пароходу и человеку» или «Стихи о советском паспорте», будь то его заграничные циклы или юрячие отклики на злобу дня многие из которых» но признанию поэта, писались в типографии «на талере», — сквозь все его произведения проходит, наполняя их солнцем и светом, тема безграничной веры в новое общество, созидаемое в нашей стране по заветам Ленина.
Я себя под Лениным чищу.
чтобы плыть в революцию дальше
Ленин
и теперь
живее всех живых.
Наше знанье —
сила
и оружие.
Окончание гражданской войны и выход страны в полосу решения будничных задач восстановительного периода в условиях новой экономической политики не прошли бесследно для значительной части советских поэтов. Не только Николаю Асееву показалось, что «крашено — рыжим цветом, а не красным, — время». И у ряда пролетарских поэтов высокий романтический пафос сменился нотами растерянности и разочарования. Именно в это переходное время Маяковский создает свою полную трагических предчувствий поэму «Про это». В этой, отразившей серьезный духовный кризис поэме Маяковский дал волю тем чувствам, которые звучали в его предреволюционных произведениях — «Флейта-позвоночник» и «Человек». Свою поэму он закончил страстным призывом к будущему:
Воскреси
хотя б за то,
что я
поэтом
ждал тебя,
откинул будничную чушь!
Воскреси меня
хотя б за это!
Воскреси —
свое дожить хочу!
Невосполнимая утрата, понесенная пролетариатом, — смерть Владимира Ильича Ленина — отозвалась болью в миллионах человеческих сердец. Болью и приливом созидательной энергии. Это горе, опалившее сердце Маяковского, потрясшее все его существо, стало толчком к выходу в новую полосу высокого творческого подъема. Время услышало его страстный призыв о воскрешении, и, когда «резкая тоска стала ясною осознанною болью», поэт приступает к созданию произведения, венчающего все, что было создано им за годы богатырского поэтического подвига. Ленинская смерть властно позвала его на пост «агитатора, горлана-главаря». И формулой перехода стали строки:
Я буду писать
и про то
и про это,
но нынче
не время
любовных ляс.
Я
всю свою
звонкую силу поэта
тебе отдаю,
атакующий класс.
Атакующему классу пролетариев в лице ленинской партии посвятил свою поэму о великом вожде Владимир Маяковский. И, создавая ее, он все время чувствовал неотрывность жизни и борьбы Ленина от жизни и борьбы созданной им большевистской партии, видя, зная, чувствуя, что
Партия —
спинной хребет рабочего класса.
Партия —
бессмертие нашего дела.
И оттого, что партия неразрывно связана с классом, ее породившим и выдвинувшим в авангард борьбы, поэт вне партии, вне ее исторической деятельности не видит человека, построившего боевые ряды большевиков и давшего в руки партии победоносное оружие революционной теории.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу