Футуристы вошли в поэзию шумно, с рассчитанной скандальностью. Они эпатировали читателя и слушателя максимализмом своих литературных манифестов, необычностью названий своих программных сборников («Пощечина общественному вкусу», «Взял» и т. д.), и «желтыми кофтами фата», и разрисованными лицами, и нарочитой скандальностью публичных выступлений. Декларативное заявление о том, что в строчках футуриста А. Крученых «дыр бул щур убещул» больше национально-русского, чем во всем Пушкине и Лермонтове, было заурядным ходом в их литературной полемике. И не было ничего удивительного, что в утверждении «планетар-ности», «всеобщности» своего течения талантливейший из футуристов, Велемир Хлебников, мог почувствовать и назвать себя «председателем земного шара».
Владимир Маяковский, как и другие его товарищи по группе, также эпатировал буржуа и желтой кофтой, и эстрадными сарказмами, и броскими стихами, вроде:
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
Как и у других его сотоварищей по группе, у Маяковского тех лет было повышенное чувство личности, продиктовавшее ему и трагедию «Владимир Маяковский», и такие лирические стихи, как «Себе, любимому, посвящает эти строки автор». В первых стихах Маяковского, напечатанных в программных футуристических сборниках, так же много бравады и декларативного преувеличения личности поэта, как и в других стихах этих сборников.
И при всем этом уже с первых шагов Маяковского в поэзии есть нечто отчетливо выделяющее его из шумной и разношерстной футуристической компании. Да, он вместе с другими футуристами сочинял и подписывал хартии «самовитого слова», утверждающие примат формы над содержанием. Да, он искренне ставил свою подпись под призывом «сбросить Пушкина, Достоевского, Толстого с парохода современности». Да, в его стихах было выделено и подчеркнуто авторское «я»:
Я знаю —
гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у Гете!
Да, в молодых стихах и поэмах Маяковского было много строк и образов нарочито, подчеркнуто огрубленных, натуралистических, рассчитанных на то, чтобы резко противопоставить их выхолощенному, бесплотному стиху поэтов старшего поколения и эпигонов. Да, в молодых стихах и поэмах Маяковского, в известной мере и в последующем советском периоде его творчества, гиперболизм образов достигал поистине космических масштабов:
Если б был я
маленький,
как Великий океан, —
на цыпочки б волн встал,
приливом ласкался к луне бы.
Но при всем этом, повторяю, уже в самых ранних, дореволюционных стихах Маяковского своеобразно и сильно зазвучали ноты социального протеста. Это определялось и характером его таланта, и особенностями его биографии, и впечатлениями революции 1905 года на Кавказе, и кратковременным, но активным его участием в работе московской большевистской партийной организации, и феноменально ранним развитием его политического сознания, наложившими неизгладимый отпечаток на всю жизнь поэта.
Подписывая формалистические декларации «самовитого слова», Маяковский-поэт в поэме «Облако в штанах», определяя для себя назначение новой поэзии, пишет:
Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
из любвей и соловьев какое-то варево,
улица корчится безъязыкая —
ей нечем кричать и разговаривать.
И разве не это же направление мыслей и чувств молодого Маяковского мы отмечаем, читая строки, адресованные «эгофутуристу» Игорю Северянину:
Как вы смеете называться поэтом
и, серенький, чирикать, как перепел!
Сегодня
надо
кастетом
кроиться миру в черепе!
Маяковский писал как будто индивидуалистические строки «о гвозде в сапоге», но тут же рядом утверждал:
мельчайшая пылинка живого
ценнее всего, что я сделаю и сделал!
Это острое ощущение себя во всем живом, человеком среди людей, подсказало Маяковскому в глухое, но уже чреватое грядущей революцией время строки, ярко цодчеркивающие особый характер его «индивидуализма»;
Где глаз людей обрывается куцый,
главой голодных орд,
в терновом венце революций
грядет шестнадцатый год.
А я у вас — его предтеча;
я — где боль, везде;
на каждой капле слёзовой течи
распял себя на кресте.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу